Роман с Постскриптумом

Конечно, мне, начинающей актрисе, было любопытно увидеть знаменитого Дворжецкого на съемочной площадке. Ведь даже одно только присутствие рядом с большим актером — это уже великолепная школа. К тому же после того, что случилось в «Ночи над Чили», я очень обрадовалась, что меня пригласили в новый фильм, пусть и на эпизодическую роль. Ехала на съемки в приподнятом настроении и, полная надежд, все время твердила про себя: «Все будет хорошо. Распоряжения меня не снимать нет». Знала бы я, как там развернутся события! Нет, ничего такого предугадать я, конечно, не могла — да и вряд ли кто смог бы.

Итак, холодным ноябрьским вечером, когда в Подмосковье только что выпал первый ранний снег, я приехала в Черноголовку — городок физиков-ядерщиков.

До места я добралась поздно вечером и сразу попала в руки второго режиссера, которая, в отсутствии режиссера-постановщика, еще не прибывшего в Черноголовку, заменяла его на съемках.

Помощник, назовем ее Мариной Николаевной, статная женщина лет сорока с уверенными манерами, сразу повела меня в костюмерную, где стали искать, как бы меня одеть «по-американски». Переодеваться мне пришлось в ее присутствии. А надо сказать, тогда в моде были мини-юбки и свитера носили без бюстгальтера. Я переодевалась, нисколько не стесняясь находящейся рядом женщины.

Мы перебрали немало вариантов, но ей все не нравилось.

— Нет, это не подойдет. И это плохо. Сними. Давай примерь вот то, — говорила она и в конце концов, совсем замучив меня, решила: — Слушай, а почему бы тебе не сниматься в том, в чем ты приехала? Это вполне по-американски.

Я осталась в том, в чем приехала: короткой юбке и тонком свитере на голое тело.

Был уже поздний вечер, и Марина Николаевна, словно пожалев уставшую с дороги и еще толком не устроившуюся на новом месте девчонку, пригласила меня к себе в номер:

— Пойдем ко мне пить чай с айвовым вареньем.

В маленьком городке, далеко от Москвы, работающее кафе или открытый магазин продуктов в такое время было уже не найти. А тут — чай с ароматным айвовым вареньем, маленький островок уюта в черноте зимней ночи и женщина, которая много решает в съемочной группе! Я была просто счастлива.

И пока Марина заваривала чай, резала бутерброды и доставала банку варенья, я, расслабившись, с интересом разглядывала ее и думала: «Какая красивая! Со вкусом одета. Ухоженная». И вообще, вся она была какая-то не белорусская — я ведь настроилась, что увижу на съемках ребят из провинции. Марина на простодушную провинциалку вовсе не походила. Мне стало ее отчего-то жаль. «Надо же, — подумала я, — вот так неудавшиеся актрисы становятся помощниками режиссеров». И со свойственным молодости высокомерным легкомыслием обещала себе, что со мной такого никогда не случится.

Ни я, ни Дворжецкий еще не знали, что нам предстоит пережить через несколько часов

Подсев поближе, Марина трогательно ухаживала за мной. Она все время гладила мои волосы и говорила: «Ну что же мы будем делать с этой гривой? Придется рано к гримеру». Мне было так приятно! Я не чувствовала никакой угрозы. Одно дело, когда это делает мужчина-режиссер, и другое дело, когда тебя поглаживает женщина — нежно, по-сестрински, по-матерински, любуясь и согревая своим хорошим отношением.

Я напилась чая, наелась.

— А теперь наливочки. После чая отлично. У меня очень вкусная наливочка, домашняя, попробуй.

Я совсем разомлела, раскраснелась от наливочки, и в душе все пело от того, что попала в замечательную группу, где меня так тепло встречают.

Марина сидела на кровати, а я — у тумбочки на стуле.

— Хватит мне выкать, перестань, — сказала она весело и протянула мне руку. — Давай мы с тобой выпьем на брудершафт. Садись-ка ко мне.

Я знала, что не смогу говорить ей «ты», но мне совсем не хотелось огорчать эту милую женщину, и я пересела на кровать. Мы сплели руки «на брудершафт», и она поцеловала меня.

Это был совсем не дружеский поцелуй. От такого поцелуя я напряглась и слегка испугалась.

Это сегодня наша жизнь так переменилась, что никого уже, кажется, не удивить и тем более не шокировать нетрадиционной сексуальной ориентацией. Открыто проходят гей-парады, существуют клубы лесбиянок. Но во времена социализма к подобным вещам относились совсем иначе. Этого стеснялись, считали не просто отклонением от нормы, а высшей степенью разврата. Это прятали, скрывали, долгое время гомосексуализм преследовался законом. Люди с нетрадиционной ориентацией жили где-то рядом, но словно — на другой планете. До этого случая я никогда не могла даже предположить, что на моем пути встретится лесбиянка и я стану объектом ее притязаний.

Девочки, девушки из интеллигентных советских семей росли на поэзии Цветаевой, Ахматовой, Пастернака, где любовь — вибрирующий нерв. Любовь была для нас культом, а ее отсутствие — показателем ущербности; ты словно попадала, как сейчас сказали бы, в лузеры. И каждая стремилась найти свою любовь — но именно в традиционных формах и нормах. «Однополая» влюбленность в нашу систему ценностей совершенно не вписывалась.