Роман с Постскриптумом

Оказавшись в гостинице, я в секунду сбросила одежду и, укутав волосы полотенцем, встала под душ. В ванной я всегда пела. А в голове перебирала, что же такое сказать и успеть спросить у Владислава Вацловича — ведь он был таким большим актером! Окатив себя ледяной водой с криком «Ой, мама!», я начала быстро растираться. За городом вода в трубах, как в проруби. И усталость снимает. Укутавшись полотенцем, я выскочила в комнату в поисках фена — и остолбенела: на моей кровати спиной к стене мрачно сидела Марина Николаевна.

— Ну, что, — потухшим голосом сказала она, — тебя можно будет искать в постели у Дворжецкого?

— Как вы можете? Выйдите, пожалуйста!

У меня оборвалось все внутри: ну вот, новый раунд выяснения отношений на съемочной площадке. История с Романом Карменом еще была жива в моей памяти. Здесь опять то же самое… Только действующие лица поменялись на однополых.

«Знакомьтесь, Бэмби», — представил меня Дворжецкий сидящим за празднично накрытым столом людям

И вдруг внезапно Марина сорвалась с кровати с криком: «Не уходи от меня! Мужики все — сволочи! Ты увидишь, как мы будем любить друг друга, ты еще не пробовала… Ты не знаешь!..»

Она принялась целовать мои плечи, обнимать меня и вдруг рухнула вниз на колени, обвивая мои ноги своими руками.

Я орала, как на пожаре: «Встаньте, немедленно встаньте!! Господи! Да что же это такое?!»

Я то пыталась поднять ее рыдающую с пола, то хваталась за полотенце в страхе, что она его с меня сорвет.

И в этот момент из маленького коридорчика от входной двери раздался голос Дворжецкого:

— Девочки, вы так громко кричите, что, боюсь, милиция появится на шум. Марина, давай выйдем, не будем мешать девушке одеваться. А у тебя есть сорок пять секунд, как в армии, — кивнул он мне.

— Никуда я не пойду, — послушно двинувшись за высокой фигурой Владислава Вацловича, бормотала Марина.

Я осталась одна. Оделась я, кажется, даже не за сорок пять секунд, а секунд за пять. Двигалась, как в мультике. Схватив пальто и шарф, на ходу одеваясь, я закрывала дверь. Рядом еще гудел лифт, увозивший моих гостей. Лихорадочное состояние, в котором я находилась, не позволяло мне ждать возврата лифта. Я быстро стала спускаться по лестнице в вестибюль. Внизу никого не было. Я вышла на улицу. Подморозило еще больше. Но холода я не чувствовала. За моей спиной открылась дверь, и в проеме в зимней шапке с опущенными ушами показался Дворжецкий. Я посмотрела на него, на его долговязую фигуру, и у меня внезапно сжалось сердце.

— Волосы шарфом укутай, у тебя над головой облако пара уже образовалось, как от теплоэлектростанции, — весело сказал он и двинулся в сторону от гостиницы.

— Ну да, я же не высушила, и по лестнице бежала, ну, в общем, да… — что-то невразумительное отвечала я, стараясь попадать с ним в шаг.

Квартира, в которую мы пришли, была забита людьми. Всем хотелось своими глазами увидеть знаменитого актера. Едва он появился на пороге в своем длинном пальто, кто-то тихо присвистнул: «Точно, Хлудов». Мое сердце опять сжалось — именно это мне тоже бросилось в глаза, когда он выходил из гостиницы. И то ли пальто, то ли шинель делала это сходство еще более разительным. А в глазах его все время, даже когда он шутил и смеялся, была такая трагичность и столько пережитого, что я не могла отделаться от ощущения близкой драмы.

Но вокруг было весело. Моему спутнику аплодировали, на меня поглядывали с интересом.

— Бэмби, — коротко представил он меня.

— Олененок, значит, — одобрительно пробасил бородач с гитарой, похожий и на физика, и на всех бардов одновременно.

— Проходите же, садитесь, пожалуйста, — приглашала хозяйка дома. И перед нами народ расступился, пропуская к столу, уставленному жареной картошкой, салатом, селедкой на двух тарелках, колбасой, сыром и водкой.

На столе было так много бутылок с водкой, что я испугалась: «Неужели это все будет выпито? А что потом?»

— Спасибо большое, — благодарил Влад.

Дворжецкий попросил всех называть его Владом.

— А для женщин можно просто Владик, — уточнил он, оглядывая всех своими глазищами. Компания весело зашумела. Все стали накладывать себе еду, тем, кто не получил место за столом, тарелки передавали через плечо сидевшие у стола. Кто-то уже успел выпить, кто-то разливал спиртное по стаканам, рюмкам, фужерам. Было даже несколько чистых баночек из-под майонеза (они были точь-в-точь похожи на баночки, в которых сейчас продают йогурты).

— Тост, тост! Владик, скажите тост.

Владислав Вацлович поднялся и коротко произнес:

— За любовь. И за тех, кто не с нами.

Народ одобрительно загудел.

— За любовь, за любовь… — слышалось с разных сторон.

Я, не тронув свою рюмку, старательно налегала на салат оливье.

— Ты почему не выпила? — строго глядя на меня, спросил Влад.

— Я не люблю.

— Люблю, не люблю, людей надо уважить, — почему-то тихо настаивал Дворжецкий.