Роковая ошибка княгини (СИ)

– Я и не хочу от тебя благодарности, я лишь хочу, чтобы ты перестал осуждать меня. Что сделано – то сделано. На улице стоит адская жара, и это не самая подходящая погода для похорон. А я хотел, чтобы Юлия была красива. Как и при жизни. И чтобы красивой ушла в последний путь. А не в закрытом гробу, как хоронили твоего деда, когда служанка по нерасторопности распахнула форточку во время августовского зноя. Я хотел, чтобы всё было по-человечески, сынок, но тебе-то, я понимаю, проще думать, что я намеревался поскорее похоронить жену, потому что нашёл ей достойную замену!

О-о, нет, вот так он как раз и не думал. Гораздо охотнее верилось в то, что с похоронами случилась такая спешка, чтобы не успели приехать они с Алексеем или Дружинин. Потому, что там было что-то такое, на что они могли обратить внимание. Следы от пулевых ранений, например.

И чем больше Иван Кириллович старался уверить сына в своих искренних мотивах, тем больше Мишель убеждался в обратном.

– Допустим, я тебе верю, – произнёс он, когда Гордеев замолчал. – И в таком случае у меня к тебе остаётся два последних вопроса.

– Почему на похороны не пришла Катерина, я не знаю, – ответил Гордеев сразу же, и похоже это было динственной правдой, которую он сказал.

Катерина не пришла по собственной инициативе, для Мишеля это не стало неожиданностью. Девушка призналась, что просто не смогла бы вынести этого в одиночку. Про бабушку было заранее известно, что та не сможет пойти – известие о смерти дочери приковало её к кровати на двое суток, доктора едва вернули её с того света, когда она слегла. А больше у бедной Катюши никого не было, ни единого близкого человека или друга, не считая Сергея Авдеева, но он тоже на похоронах Юлии Николаевны не присутствовал.

Что ж, кузину Мишель как раз не винил. Катя была хрупкой и ранимой семнадцатилетней девочкой, рано потерявшей родителей. Юлия Николаевна, удочерив её, заменила ей и отца, и мать, и была для неё единственным светом в окошке – неудивительно, что её смерть стала для Катерины ударом.

Но Мишеля волновало другое:

– Не о Катерине речь. Меня интересует, куда делся матушкин дневник?

В самую точку!

Иван Кириллович едва ли не подскочил на месте, услышав о дневнике. Сигара чуть не выпала из его пальцев, и он, поспешно определив её в пепельницу, сложил руки на груди, чтобы не выдать своего волнения.

– Д-дневник?

«Странно, – подумал Мишель с удивлением, – он его явно не брал. Но куда же он тогда мог деться?»

– Дневник. Тот самый, который мама всегда возила с собой, и хранила обычно на туалетном столике у изголовья кровати. Ты знал бы об этом, если бы уделял ей больше времени.

– Мишель, я не понимаю! – жалобно пробормотал Иван Кириллович. – Там не было никакого дневника! Слуги тщательно прибрались в её комнате, они сказали бы, если нашли что-то подобное.

Ну-ну, усмехнулся Мишель. И подумал, что, при желании, эту его фразу можно было понять двояко. «Тщательно прибирались»? После того, как матушка невинно выпила горсть таблеток и легла на кровать, чтобы уснуть вечным сном?

Или после того, как кто-то расстрелял её из револьвера, разнеся комнату в пух и прах?

– Тогда второй вопрос, – продолжил он, кивнув отцу в знак того, что принимает такой ответ. – Куда исчез Кройтор, и почему его нигде не могут найти?

И ещё раз – в самую точку!

Иван Кириллович заметно побледнел, широкий лоб вмиг покрылся испариной.

– Кройтор? – повторил он, очевидно, взяв за правило переспрашивать.

– Адриан Кройтор, – терпеливо повторил Мишель. – Правая рука моей матери. Тот самый, что занимался отелями и вёл её дела.

– Ах да, отели! – спохватился Гордеев. – Они ведь теперь к тебе переходят по завещанию. Если ты хочешь, я мог бы помочь, и…

– С отелями я разберусь, не волнуйся, – заверил Мишель. – А ты меж тем не ответил на мой вопрос.

– Я… я не… откуда мне знать? – выкрутился-таки Иван Кириллович. – Я за этим румыном не следил и, если хочешь знать моё мнение, он мне никогда не нравился, и я так и понял, зачем твоя мать пригрела у себя на груди этого аспида! Его не было в имении, когда это произошло. Должно быть, узнал о её смерти, понял, что я его при себе ни на секунду не оставлю, взял деньги и сбежал! Как раз в духе его воровской цыганской натуры!

– Ты? А причём здесь ты, если прямой наследник – я? – снова дело попахивало бесконечными гордеевскими интригами, и Мишелю это всё больше не нравилось.

– Тебя не было в городе, и никто не знал, вернёшься ты с войны или нет, – озвучил Иван Кириллович жестокую правду. – В твоё отсутствие все дела переходили либо ко мне, либо к генеральше. Для Кройтора: одно другого хуже, твоя бабка ненавидела его ещё больше, чем я, и уволила бы без выходного пособия, будь он хоть трижды финансовым гением!

– Что ж, версия имеет право на существование, – подытожил Мишель.