Рок умер – а мы живем

– Да, я уверен, мы друг другу будем помогать, – кивнул лидер партии, – дополнять друг друга. Без поддержки молодёжи наша деятельность попросту не имеет смысла. Мы подали уведомление в мэрию на проведение шествия. Это будет в субботу, двенадцатого февраля. Приглашаем вас участвовать. Зовите друзей…

Сергей снова вскинулся:

– Я приведу полторы тысячи человек! Гарантирую!

– Спасибо… Так, у кого какие вопросы? Вы извините, что я не очень-то красноречив, но, сами понимаете, восемь дней голодовки…

– А вот, – подала голос невзрачная, в сером свитерке, но с необычайно притягательными, выразительными глазами девушка, – а если правительство не выполнит ваши требования? Ведь человек же без пищи не может больше пятнадцати суток!

– Бывали случаи, – на лице Дмитрия Олеговича мелькнула грустная ирония, – что и два месяца жили. Но мы… Это, ребята, пока между нами… Мы решили выходить из голодовки. На днях открывается зимняя сессия, пора продолжать законодательную борьбу. Мы всё-таки думская партия, у нас крупная фракция. Надеемся, мы полезнее на заседаниях, чем здесь, на раскладушках. Или в морге.

Покидали огромное, жутковато-пустынное здание Думы притихшими, ошеломлёнными. Как-то неумело застёгивались, неловко закуривали сигареты, удивлённо озирались по сторонам. Будто посмотрели неожиданный фильм в кинотеатре и с трудом возвращались в реальный, с машинами, делами, суетой, мир… Первым оживился Сергей:

– Ну что, друзья, мы ещё успеваем на поэтический слэм в «Пироги» на Никольской. Десять минут бодрым шагом. Я уверен, поэты порадуют нас яркими образами. Идём?

– Идём? – подтолкнул Чащина Димыч.

Не в силах отделиться от группы, Чащин кивнул.

Двинулись вслед за не по-московски широко шагающим Сергеем мимо серой громадины Думы, потом мимо площади Большого театра, на которой возвышалась похожая на тую новогодняя ёлка с разноцветными бумажными пакетами вместо игрушек. По подземному переходу пересекли Охотный Ряд. Справа потянулся «Метрополь».

– Кто ответит, что написано на фасаде сего помпезного здания? – громко спросил Сергей, и юноша в кожаном пиджаке отчеканил:

– «Только диктатура пролетариата освободит мир от гнёта капитала».

– Молодец, Максим! И этот лозунг нам нужно претворить в конце концов в жизнь! – И Сергей ещё ускорил шаг.

Свернули в ярко освещённый, напоминающий дворцовую залу, Третьяковский переулок. С невольным благоговением поглядывали на дорогие (самые дорогие в Москве) бутики, вывешенную в огромных витринах одежду, сверкающие драгоценности. У дверей стояли синтетические ёлочки, повсюду висели плакатики-поздравления с Новым годом…

Когда-то Новый год, о котором Чащину, тогда ребёнку, мечталось чуть ли не каждый день, наступал вдруг, внезапно. Числа двадцать седьмого декабря на центральной площади их городка появлялась высоченная ёлка с железным стволом и живыми ветвями, вокруг неё заливались горки и лабиринты, украшались мишурой магазины, появлялись ёлочные базары. Но до тридцать первого все жили обычно – школьники учились, взрослые работали, и лишь за несколько часов до праздника начиналась радостная суета, из раскрытых форточек текли на улицу ароматы запеченного мяса, мандаринов, хвои… А теперь близость Нового года – с середины осени. Везде появляются напоминания о нём, магазины и фирмы предлагают приобретать подарки, на тротуарах устанавливаются лотки с ёлочными игрушками, гирляндами, и сама ночь с тридцать первого декабря на первое января размывается, преснеет; люди добираются до неё уставшими, перегоревшими. Уже и веселиться нет сил, и тянет спать вскоре после президентского поздравления. По крайней мере – Чащина…

В арке, которой оканчивался переулок, была железная, совсем не гармонирующая с окружающим блеском, дверь. За ней – крутая лестница. По ней стали спускаться навстречу гулу голосов, звону посуды… Здесь Чащин ещё не бывал, да и вообще в последнее время редко ходил в клубы. Посидеть за столом в кафе – это одно, а клубы… После клубов наутро выжат, обессилен, будто обпился палёной водки… И сейчас, увидев огромный, забитый людьми зал, вдохнув прокуренного воздуха, Чащин захотел сбежать – «зря согласился».

– Так, по всей видимости, туда. – Сергей повёл свой отряд в тёмный коридор-туннель. – Вечера обычно там…

За туннелем оказалось ещё одно помещение с пьющими и едящими, а потом – стена из людских спин. Чащин, инстинктивно любопытствуя, потянулся, заглянул. Перед микрофоном стояла высокая, крепкого сложения румяная девушка. Распущенные тёмные волосы, белая кофта с розовыми пуговицами. Тонким, некрепким голосом, но явно не в первый раз, проникновенно читала:

Проснулась обнажённая, к полудню
оделась и хожу в одной рубашке.
Не ем, не пью, смотрю себе в окно,
то чиркну спичкой, то чирикну птичкой.