— Да, конечно, они должны были сказать так. Но когда, вопреки их ожиданиям, наш корабль вернулся, а аврорский погиб, им, конечно, захотелось узнать из первых рук о происшедшем. Следовательно, когда я увез вас на Бейлимир вместо Авроры, они взвыли и потребовали вашего возвращения. Так вполне могло быть. Но сейчас-то им известна вся история, так зачем им вы? Хотя они это знают из гипервидения Бейлимира, и, может быть, не принимают на веру. Но все-таки…
— Что все-таки, Диджи?
— Все-таки инстинкт мне говорит, что в их послании сквозит желание не только послушать ваш рапорт. За настойчивостью требования, мне кажется, скрывается что-то другое.
— Но ничего другого не может быть, — сказала Глэдия.
— Хотел бы я знать, — задумчиво ответил Д.Ж.
— Я тоже хотел бы знать, — сказал ночью Дэниел из своей ниши.
— О чем, друг Дэниел? — спросил Жискар.
— Об истинном значении послания с Авроры, требующего возвращения леди Глэдии. Мне, как и капитану, желание получить рапорт кажется не вполне достаточным.
— У тебя есть альтернативное предположение?
— Есть одна мысль.
— Могу я узнать ее?
— Мне думается, что в требовании Совета Авроры содержится нечто большее, чем говорится; и они, возможно, желают видеть не мадам Глэдию.
— Кого же они еще могут получить, кроме мадам Глэдии?
— Друг Жискар, мыслимо ли, чтобы леди вернулась без нас?
— А зачем мы с тобой нужны Совету Авроры?
— Я им не нужен, а ты уникален, потому что можешь чувствовать мозг.
— Так-то так, друг Дэниел, но они этого не знают.
— А не может быть так, что после нашего отъезда они каким то образом обнаружили, что это факт, и горько пожалели, что отпустили нас?
— Нет этого не может быть, — без колебаний сказал Жискар.
— Откуда им это узнать?
— Я размышлял в этом отношении, — осторожно сказал Дэниел. — Ты вовремя своего давнего визита на Землю с доктором Фастольфом ухитрился исправить несколько земных роботов и дал им ограниченные умственные способности, достаточные для того, чтобы продолжать свою работу — влиять на правительство Земли в смысле благоприятного отношения к заселению планет. Ты сам однажды так говорил мне. Таким образом, роботы на Земле способны к исправлению мыслей. Затем, как мы недавно предположили, Институт Роботехники Авроры послал гуманоидных роботов на Землю. Мы не знаем точно, с какой это было сделано целью, но во всяком случае, можно считать, что такие роботы наблюдают за событиями на Земле и сообщают на Аврору, Даже если аврорские роботы не могут чувствовать мозг, они могут посылать рапорты о том, что то или иное мнение или официальное лицо вдруг изменило свое отношение к Поселенчеству, и, может быть, как раз в то время, когда мы уезжали с Авроры, кого-то из власть имущих на Авроре осенило, что все это можно объяснить присутствием на Земле мысленаправляющих роботов. Возможно, такое присутствие можно связать либо с доктором Фастольфом, либо с тобой. Тогда аврорскому правительству станет ясно значение некоторых других событий, которые можно связать скорее с тобой, чем с доктором Фастольфом. В результате они отчаянно хотят получить тебя обратно, но не могут открыто требовать тебя, потому что это выдает факт их нового знания. Вот они и требуют леди Глэдию — естественное требование — зная, что если она вернется, то вместе с нами.
Жискар молчал долгую минуту.
— Рассуждение очень интересное, друг Дэниел, но кое-что в нем не клеится. Те роботы, которых я программировал, выполнили свою работу более столетия назад, и с тех пор бездеятельны, по крайней мере, в том, что касается мысленаправления. Больше того, Земля удалила роботов из городов в ненаселенную местность уже давно. Это означает, что человекоподобные роботы, посланные, как мы думаем, на Землю, не имели случая встретиться с моими мысленаправляющими роботами или даже узнать о них, тем более, что роботы давно не занимаются мысленаправлением. Так что совершенно невозможно, чтобы мои особые способности были обнаружены.
— А нет ли другого пути к их обнаружению?
— Нет, — твердо ответил Жискар.
— И все-таки хотел бы я знать, — сказал Дэниел.
Келдин Амадейро не имел иммунитета к человеческой язве памяти. Он был даже более чувствителен к ней, чем большинство людей. Кроме того, цепкость памяти сопровождалась необычайной интенсивностью глубины и незатухающей яростью и разочарованием. Два столетия назад все шло так хорошо! Он стал главой Института Роботехники и до сих пор оставался им. В течение одного триумфального момента ему казалось, что он наверняка получит полный контроль над Советом, смахнув своего главного врага, Хэна Фастольфа, и оставив его в беспомощной оппозиции. Если бы только… Он пытался не думать об этом, но его память снова и снова показывала ему все, словно мало ему было скорби и отчаяния. Если бы он победил, Земля так и осталась бы в изоляции и одиночестве, и он увидел бы, как она клонится к упадку, загнивает и в конце концов угасает в разложении. Почему бы и нет? Короткоживущему народу на больной перенаселенной планете лучше умереть, в сто раз лучше умереть, чем жить той жизнью, какую они заставили себя вести.