Роботы утренней зари

— Я не искал в нем честолюбия. Я изучал его мозг без особой цели и познакомился лишь с поверхностными проявлениями. Но вроде бы были искры честолюбия, когда он говорил о продвижении. У меня нет оснований согласиться с тобой, но нет причин и не согласиться.

— Тогда давай примем, что доктор Мандамус человек честолюбивый и посмотрим, что это нам даст. Идет?

— Идет.

— Не кажется ли, что его ощущение триумфа, как только он убедился, что он не потомок Илайджа, вышло из того факта, что теперь его амбиции будут удовлетворены? И это не зависело от одобрения доктора Амадейро, поскольку мы согласились, что доктор Мандамус ввел доктора Амадейро лишь в качестве отвлекающего маневра. Значит, его честолюбие будет теперь удовлетворено по каким-то другим основаниям.

— По каким?

— Явного ничего нет, но можно сделать одно предположение. Что, если доктор Мандамус что-то знает или может что-то сделать, что приведет его к большому успеху и наверняка сделает следующим главой Института? Помнишь, он сказал, что ему остается использовать мощные методы? Допустим, это правда, но он может пользоваться этими методами только в том случае, если он не потомок партнера Илайджа. Его, ликование, когда он убедился, исходило из того факта, что теперь он может использовать эти методы и обеспечить себе блестящее будущее.

— Но какие это «мощные методы», друг Дэниел?

— Продолжим рассуждения. Мы знаем, что доктор Амадейро больше всего на свете хочет погубить Землю и вернуть ее в прежнее состояние покорности Внешним Мирам. Если доктор Мандамус имеет возможность сделать это, он получит от доктора Амадейро все, что хочет, включая гарантию унаследования главенства над Институтом. Однако, возможно, что доктор Мандамус колебался нанести поражение Земле, пока не знал точно, что он не родня ее народу. Происхождение от Илайджа Бейли с Земли могло удерживать его, и он возликовал, узнав, что свободен в своих действиях.

— Ты хочешь сказать, что у доктора Мандамуса есть совесть?

— Что за совесть?

— Это слово иногда употребляют люди. Как я понял, оно приложимо к людям, которые твердо придерживаются правил поведения, заставляющих их действовать вопреки их личным сиюминутным интересам. Если доктор Мандамус чувствовал, что не может позволить себе унизить тех, с кем он хотя бы отдаленно связан, я считаю, что он человек совестливый. Я много думал о таких вещах, друг Дэниел, поскольку они предполагают наличие у людей законов, управляющих их поведением хотя бы в некоторых случаях.

— Ты можешь сказать, что доктор Мандамус в самом деле совестливый?

— Из наблюдений над его эмоциями? Нет, я не следил за чем-то таким, но если твой анализ правилен, то совесть у него должна быть. Но, с другой стороны, если мы допустим, что он человек совестливый, то можем в наших прежних рассуждениях прийти к другому выводу. Если доктор Мандамус думал, что у него есть предки-земляне в пределах двух столетий, он мог думать, что он подсознательно тянется в первые ряды пытающихся подавить Землю, чтобы освободить себя от клейма происхождения. Если же у него нет предков, ему не обязательно втягиваться в действия против Земли, и его совесть может уговорить его оставить Землю в покое.

— Нет, — сказал Дэниел, — это не соответствует фактам. Если бы он решил не предпринимать насильственных действий против Земли, он не имел бы возможности удовлетворить доктора Амадейро и добиться продвижение. Принимая во внимание его честолюбивую натуру, нельзя предположить, чтобы у него было то чувство триумфа, которое ты так ясно заметил.

— Понятно. Значит, мы делаем заключение, что у доктора Мандамуса есть способ подавить Землю?

— Да. Если так, значит кризис, предсказанный партнером Илайджем, отнюдь не миновал, а существует сейчас.

Жискар задумчиво сказал:

— Но мы не ответили на ключевой вопрос: какова природа этого кризиса? Чем он опасен? Можешь ты это вычислить?

— Не могу, друг Жискар. Я шел так далеко, как мог. Партнер Илайдж, будь он жив, пошел бы дальше, но я не могу, и никто другой не может. Ты можешь обнаружить природу кризиса?

— Боюсь, что не могу, друг Дэниел. Если бы я длительное время жил рядом с человеком, как жил рядом с доктором Фастольфом, а потом с мадам Глэдией, я мог бы постепенно раскрыть слои мозга один за другим, развязать замысловатый узел по одной нитке, и узнать многое, не повредив мозгу. Изучение мозга доктора Мандамуса за одну короткую встречу, даже за сотню таких встреч, почти ничего не дает. Эмоции читаются легко, а мысли — нет. Бел и же я поспешу, усилю процесс, я наверняка нанесу вред, а я этого не могу.

— Но ведь от этою может зависеть жизнь миллиардов на Земле и в Галактике.

— Может. Но это предположение, а вред человеку — это факт. Возможно, что только один доктор Мандамус знает природу кризиса и может разрешить его: ведь он мог бы использовать это знание для нажима на доктора Амадейро, если бы он был способен узнать это из другого источника.

— Да, это вполне возможно.