Роботы утренней зари

— Тогда это было дело личной важности для двух человек, но не для Совета, и, значит, не для всей планеты. Однако дело государственное, как его называл сам доктор Мандамус, пошло вторым и как бы между прочим. И в самом деле, вряд ли для этого требовался личный визит. Это могло сделать голографическое изображение любого члена Совета. С другой стороны, доктор Мандамус поставил дело о своем происхождении первым, очень долго о нем дискутировал, и это дело никто не мог сделать, кроме него.

— Каково же твое заключение, друг Дэниел?

— Я уверен, что дело поселенца было возложено на доктора Мандамуса как причина для личного разговора с мадам Глэдией, чтобы он мог частным образом поговорить о своем происхождении. По-настоящему его интересовало только это и ничего больше. Ты можешь чем-нибудь поддержать это заключение, друг Жискар?

— Напряжение в мозгу доктора Мандамуса было в известной степени сильнее в первой части разговора. Пожалуй, это может служить подтверждением.

— Тогда нам стоит подумать, почему вопрос о происхождении так важен для него.

— Доктор Мандамус объяснил это, — сказал Жискар. — Если он не является потомком Илайджа Бейли — дорога к продвижению для него открыта. Доктор Амадейро, от которого зависит его благосостояние, обернулся бы против него, окажись он потомком Бейли.

— Сказать-то он сказал, друг Жискар, но что-то в разговоре противоречило ему.

— Почему ты так думаешь? Пожалуйста, продолжай рассуждать, как человек. Я нахожу это весьма поучительным.

— Спасибо, друг Жискар, — серьезно ответил Дэниел. — Ты заметил, что каждое утверждение мадам Глэдии о невозможности для Мандамуса быть потомком партнера Илайджа рассматривалось как неубедительное? Каждый раз доктор Мандамус говорил, что доктор Амадейро не примет этого утверждения.

— Да. И что ты из этого выводишь?

— Мне кажется, что доктор Амадейро не примет никакого аргумента, и просто удивительно, почему он так надоедал мадам Глэдии с этим делом. Он наверняка знал с самого начала, что это бесцельно.

— Возможно, но это только домысел. Ты можешь дать возможный мотив для его действий?

— Могу. Я уверен, что он хотел знать о своем происхождении не для того, чтобы убедить несгибаемого доктора Амадейро, а для себя лично.

— В таком случае, зачем он вообще упоминал о докторе Амадейро? Почему он не сказал просто: «Я хочу знать?»

Легкая улыбка прошла по лицу Дэниела и изменила его выражение, на что другой робот был неспособен.

— Если бы он сказал просто «Я хочу знать», мадам Глэдия ответила бы, что это не его дело, и что он ничего не узнает. Но дело в том, что мадам Глэдия также сильно ненавидит Амадейро, как тот — Илайджа Бейли. Мадам Глэдия уверена, что для нее оскорбительно любое мнение о ней, поддерживаемое доктором Амадейро. Она пришла бы в ярость, будь это мнение более или менее справедливым, а в данном случае оно абсолютно фальшиво. Она постаралась продемонстрировать доктору Амадейро его ошибку, и представила все возможные доказательства. В этом случае холодное утверждение доктора Мандамуса, что каждое из этих доказательств неубедительно, заставляло ее злиться все больше и вытягивало из нее дальнейшую информацию. Доктор Мандамус выбрал для нее такую стратегию, чтобы узнать у мадам Глэдии как можно больше. В конце концов, сам он убедился, что у него нет предка-землянина, во всяком случае, на протяжении последних двух столетий. Чувства же Амадейро в этом смысле, я думаю, в действительности в игре не участвовали.

— Это интересная точка зрения, — сказал Жискар, — но она, как мне кажется, не очень обоснована. Как мы можем узнать, что это не просто твоя догадка?

— Не кажется ли тебе, друг Жискар, что Мандамус, закончив свое расследование насчет происхождения, не получил достаточного доказательства для доктора Амадейро? По его словам это должно было означать, что у него не будет шанса на продвижение, и он никогда не станет главой Института? Но мне показалось, что он отнюдь не расстроен, а был наоборот, сияющим. Конечно, я мог судить только по внешнему виду, но ты мог сделать больше. Скажи друг Жискар, каково было его умственное состояние в конце этой части разговора?

— Он не просто сиял, он торжествовал, друг Дэниел. Ты прав. Теперь, когда ты объяснил ход твоих рассуждений, это уловленное мною ощущение триумфа точно соответствует твоему мнению, вообще-то, я даже удивляюсь, как сам не учел этого.

— Во множестве случаев и я также реагировал на Илайджа Бейли. В данном же случае я мог пройти через такое рассуждение частично из-за существования кризиса. Он вынуждает мыслить меня более точно.

— Ты недооцениваешь себя. Ты уже давно думаешь обоснованно и точно. Но почему ты говоришь о существовании кризиса? Объясни как из-за радости доктора Мандамуса по поводу того, что он не происходит от Илайджа Бейли, можно заключить о наличии кризиса?

— Доктор Мандамус наврал нам насчет доктора Амадейро, но вполне можно предположить, что его желание выдвинуться и стать в дальнейшем главой Института — истинная правда. Верно?

Жискар промолчал.