Роботы утренней зари

— Вот этого я и хочу. Я искал несколько лет. Время от времени я занимался сексом и, я бы сказал, чего-то не хватало. Затем я встретил доктора Василию, и она сказала мне… знаете, люди часто откровенны со своими личными художниками, потому что это очень личная работа…

— Ну, ну, продолжайте.

Гремионис облизал губы.

— Если то, что я скажу, выйдет наружу — я пропал. Она сделает все, чтобы я не получал больше заказов. Вы уверены, что все это относится к делу?

— Уверяю вас, что оно может оказаться исключительно важным.

— Ну… — Гремионис не выглядел полностью убежденным — из кусочков того, что рассказывала мне доктор Василия, я собрал факт, что она… — его голос упал до шепота: — Она — девственница.

— Понятно, — спокойно сказал Бейли. Он вспомнил, что, по уверению Василии, отказ отца искалечил ей жизнь, и лучше понял ее ненависть к отцу.

— Это возбудило меня. Мне казалось, что я мог бы иметь ее для себя одного и сам не хотел бы никого другого. Не могу объяснить, как много это значило для меня. Это сделало ее в моих глазах сияюще-прекрасной, и я в самом деле очень хотел ее.

— И вы предложили ей себя?

— Да.

— И не один раз. Вас не обескураживал её отказ?

— Это как раз подтверждало ее девственность и заставляло меня желать ее еще больше. Меня как раз и Возбуждало, что этого нелегко добиться. Я не могу объяснить, но надеюсь, что вы понимаете.

— Да, прекрасно понимаю. Но наступило время, когда вы перестали предлагать себя доктору Василии?

— Да.

— И начали предлагать себя Глэдии?

— Да.

— Неоднократно.

— Да.

— Почему такая перемена?

— Доктор Василия в конце концов дала ясно понять, что у меня нет никаких шансов, затем появилась Глэдия, а она очень похожа на доктора Василию, и… и… Так оно и случилось.

— Но Глэдия не девственница. Она была замужем на Солярии, и здесь, на Авроре, как я слышал, экспериментировала довольно широко.

— Это я знал, но она… прекратила. Она ведь солярианка и плохо понимает аврорские обычаи. Но она прекратила, потому что ей не нравится, как она говорит «неразборчивость».

— Она сама говорила вам это?

— Да. На Солярии принята моногамия. Глэдия не была счастлива в браке, но она привыкла к этому обычаю и не нашла радостей в аврорской манере, когда познакомилась с ней, да и в моногамии, которой я хочу — тоже. Вы понимаете?

— Да. Но как вы встретились с ней впервые?

— Просто увидел. Когда она приехала на Аврору, романтическая беженка с Солярии, это показывалось по гиперволновой программе. И она участвовала в этом фильме…

— Да, да. Но ведь было что-то еще?

— Не понимаю, чего вы еще хотите.

— Ну, попробую догадаться. Когда доктор Василия отказала вам навсегда, она не намекнула вам на альтернативу для вас?

Гремионис закричал, неожиданно вспылив:

— Василия сказала вам это?

— Не такими словами, но я думаю, что случилось именно так. Не говорила ли она вам, что было бы полезно посмотреть на новоприбывшую молодую леди с Солярии, которая стала подопечной доктора Фастольфа? Не говорила ли вам доктор Василия, что по общему мнению, эта молодая леди очень похожа на нее, только моложе и сердечнее? Короче говоря, не советовала ли вам доктор Василия переключить внимание с нее на Глэдию?

Гремионис явно страдал. Он посмотрел в глаза Бейли и отвел взгляд. Тут Бейли впервые увидел в глазах космонита страх. Он покачал головой. Не следует радоваться тому, что напугал космонита. Это может повредить его объективности.

— Ну? — сказал он. — Я прав?

Гремионис тихо сказал:

— Значит, тот фильм не преувеличивал. Вы читаете мысли?

— Я просто спросил, — спокойно сказал Бейли, — а вы не ответили прямо. Прав я или нет?

— Это произошло не совсем так. Она говорила о Глэдии, но… Он прикусил губу и вдруг выпалил: — Ну, в общем это равносильно тому, что вы сказали. Вы точно описали все.

— И вы не были разочарованы? Вы нашли, что Глэдия действительно похожа на Василию?

— В какой-то мере — да, — сказал Гремионис, — но не по-настоящему. Если их поставить рядом, сразу увидишь разницу. Глэдия гораздо деликатнее, любезнее и веселее.

— Вы предлагали себя Василии после того, как встретили Глэдию?

— Вы что, спятили? Конечно, нет.

— Но Глэдии предлагали?

— Да.

— И она отказала?

— Да.

— И вы предлагали снова и снова. Сколько раз?

— Я не считал. Четыре раза. Ну, пять. А может, больше.

— И каждый раз она отказывала?

— Да. А что, я не должен был предлагать снова?

— Она отказывала сердито?

— Нет, это не в ее характере. Очень ласково.

— Вы предлагали себя еще кому-нибудь?

— Что?

— Ну, коль скоро Глэдия вам отказывала, естественная реакция — предложить себя кому-нибудь другому. Раз Глэдия не хочет вас…

— Нет. Я не хочу никого другого.

— А почему, как вы думаете?

Гремионис энергично ответил:

— Откуда я знаю? Я хочу Глэдию. Это вроде безумия, но, я думаю, лучший вид его. Я был бы сумасшедшим, если не было бы этого рода безумия. Вряд ли вы это поймете.

— А вы пробовали объяснить это Глэдии? Она поняла бы.

— Нет. Я расстроил и смутил бы ее. О таких вещах нельзя говорить. Мне следовало повидаться с психиатром.

— И вы виделись?

— Нет.

— Почему?

Гремионис нахмурился: — У вас манера задавать самые невежливые вопросы, землянин.