Робин Гуд

Робин, и Джон, и храбрец Виль Скейтлок[104]
Шагали втроем через луг,
И Виль оленя легко подстрелил,
Крепкий согнувши лук.

«Идемте, идемте, — сказал Робин Гуд, —
Пора бы на стол собрать.
Хоть славно племянник нас угостил,
Но голоден я опять.

Видишь ту хижину, Виль, что стоит
Почти у самой реки?
Тебя поприветствуют там, дружок,
Мои молодцы-стрелки».

Он затрубил, и разнесся сигнал
Звонко в тиши лесов,
И сотня йоменов смелых тотчас
Явилась к нему на зов.

«К оружью, к оружью! — Виль закричал. —
Недругов вижу я».
И, рассмеявшись, сказал Робин Гуд:
«Это мои друзья».

К хозяину выйдя, один из стрелков
Тут же ему сказал:
«Думали мы, что попал ты в беду,
Так громок был твой сигнал».

Другу ответил смельчак Робин Гуд:
«Пора собирать на стол.
Племянник мой, молодой удалец,
Со мною сюда пришел».

Стрелки веселились день напролет,
Покуда Феб не уснул,
А после того они разошлись
По тропам лесным в караул.

И вдруг увидал удалой Робин Гуд
Под сводом густых древес
Юную деву на черном коне[105],
Что ехала через лес.

Плащ ее был соболями подбит,
А на щеках играл,
Видим сквозь тонкой вуали шелк,
Румянец, и чист, и ал.

«Постой, прекрасная дева, постой,
Больно уж ты грустна.
Куда ты едешь и отчего
Странствуешь здесь одна?» —

«Из Лондона я, что на Темзе стоит, —
Дева ему в ответ. —
Город наш нынче врагом окружен,
Быть может, спасенья уж нет.

Дерзкий и злой Арагонский принц
Поклялся, вытащив меч,
Нашу принцессу взять в жены себе
Иль всю страну пожечь.

Надеемся мы, что придут удальцы,
Которые примут бой
И двух великанов сумеют сразить,
Что принц привел с собой.

Взамен плюмажей[106], на шлемах у них
Страшные змеи шипят,
Глаза гигантов пылают огнем,
Ужасен их дикий взгляд.

Принцессу в жены отдаст государь
Тому, кто прочих сильней.
Поклялся король: кто прогонит врага,
Тот обвенчается с ней.

Послали нас, четырех девиц,
Проведать во всех краях,
Нет ли бойцов на английской земле,
Которым неведом страх.

Увы, мы напрасно искали их,
Хоть долго были в пути.
О, если бы кто-то мог жизнью рискнуть
И нашу принцессу спасти!»

«Когда же назначен решающий бой?» —
Девицу спросил Робин Гуд.
«В июне, двадцать четвертого дня,
В столице исхода ждут».

И тут, от горя почти онемев,
Заплакала горько она,
И прочь поехала дева в слезах,
Печальна и очень бледна.

Свалился Робин на землю как сноп,
Вестями ее поражен.
Весь облик его о том говорил,
Как был озадачен он.

«О чем горюешь ты? — Виль спросил. —
Хозяин, ответь скорей.
Коль дева похитила сердце твое,
Я сбегаю вмиг за ней».

«Не время, — Робин ему сказал, —
Хотя она и мила.
Увы! Принцесса, что ныне в беде,
Рану мне нанесла.

Чтоб от мучений ее спасти,
Принять я желаю бой».
«Черт побери, — промолвил Джон, —
Тогда я пойду с тобой».

«И я! — воскликнул отважный Виль. —
Мы вместе в Лондон пойдем
И против трех иноземных бойцов
Выступим там втроем».

Был Робин Гуд несказанно рад,
Что Виль с ним и Маленький Джон,
Друзей к груди прижав от души,
Обнял обоих он.

«Наденем серые мы плащи
И посохи в руки возьмем,
Как будто домой из Святой Земли,
От гроба Господня, идем.

Откуда пришли мы, не спросят у нас
И путь не заступят нам.
Все скажут: мол, пилигримы бредут
Тихонько себе по домам».

В дорогу пускаются живо друзья,
Торопится Робин Гуд,
Ведь Лондон далек — а время бежит
И деву уже ведут,

Чтоб в жены дерзкому принцу отдать,
Который на поле ждет —
Прольется кровь, коль принцесса добром
Сейчас за него не пойдет.

Ходит вдоль стен арагонский чужак
Со свитою пышной своей.
«Эй, выставляйте на поле бойцов
Иль деву отдайте скорей.

Нынче урочный день подошел,
И будет Лондон сожжен,
Если принцесса не выйдет ко мне,
Свидетель мне Акарон»[107].

Горько рыдает король-отец,
В слезах королева-мать:
«Вот наша дочь — и недругу мы
Должны ее сами отдать».

Но тут появился смельчак Робин Гуд.
«Милорд! Не печальтесь так!
Красавицу деву, Богом клянусь,
Пальцем не тронет враг».

В ярости начал принц бушевать:
«Безумец, глупец, урод,
Тебя любой из бойцов моих
Взглядом одним убьет». —

«Турок неверный, тиран, злодей,
Давай-ка сойдемся в бою.
Твои угрозы мне не страшны,
Сам я тебя убью.

Два Голиафа, слуги твои,
Рядом с тобой стоят,
Но два Давида, что нынче со мной,
Гордость их укротят»[108].

Король доспехи прислал бойцам,
Щиты, мечи и коней,
И вот все трое, броню надев,
Выходят, зари светлей.

Тут стали трубы громко трубить,
И начат был смертный бой.
Доспехи скоро разбились в куски,
И кровь потекла рекой.

Принц размахнулся и так рубанул
Стрелка, не жалея сил,
Что с ног свалил Робин Гуда он,
Чуть жизни его не лишил.

«Помилуй Боже, вот это удар!
Нужно кончать скорей.
Тебя я мечом навек разлучу
С невестой прекрасной твоей».

И принцу голову Робин срубил
Одним ударом меча,
Она свалилась с широких плеч,
Ругаясь, шипя и ворча[109].

Ярость тогда великанов взяла
По смерти их вожака.
«Пойдешь ты следом, ежели мне
Будет верна рука», —

Так Джон воскликнул, махнув мечом —
Хорош был его клинок, —
На великана обрушил удар
И разом по пояс рассек.

Сражался как лев отважный Скейтлок —
Ох, великан был не рад.
Виль прокричал: «Все втроем вы должны
К чёрту отправиться в ад».

И смертную рану острым мечом
Противнику он нанес.
Корчась в муках, ругаясь, плюясь,
Издох великан, как пес.

И грянул над полем радостный крик,
И обнялись друзья,
Тут же принцесса в себя пришла,
Очнувшись от забытья.

Король, и жена, и красавица дочь
Бегом к героям бегут.
Они благодарны отважным бойцам,
Немолчно хвалу им поют.

«Ответствуй, кто ты, — промолвил король, —
Нам правду открой скорей.
Доблесть твоя говорит о том,
Что ты благородных кровей»[110].

Сказал ему удалой Робин Гуд:
«О милости я молю».
И тот ответил тогда стрелку:
«Под силу всё королю». —

«Прощенья прошу для моих удальцов,
Что в чаще лесной живут.
Вот это Джон, вот Виль Скейтлок,
А сам я — лихой Робин Гуд». —

«Неужто ты Робин? — воскликнул король. —
Ну что же, твои дела
Прощу, так и быть, и отныне за них
Держать я не стану зла.

Принцессе, дочке любимой моей,
Всех сразу не взять в мужья». —
«Пусть дева выберет, кто ей мил, —
Джон молвил, — но вряд ли я».

Ласковым взглядом прекрасных глаз
Обводит принцесса троих
И Биля за руку тут же берет:
«Я выбрала — вот мой жених!»

Тут благородный и знатный лорд,
Граф Максфилд[111], вышел на луг.
В лицо Скейтлоку он заглянул
И горько заплакал вдруг.

«Был мой сынок на тебя похож,
Высок, красив и силен,
Да только пропал и, видно, погиб;
О! Гэмвеллом звался он».

Скейтлок на колени тут же упал,
Вскричав: «Я живой, отец!
К тебе твой Гэмвелл, любимый сын,
Из странствий пришел наконец!»

О, как же крепко они обнялись,
И как ликовали друзья!
Все пошли пировать, ну а после — в кровать,
И того же желаю вам я.