Рижский редут

Мы выбрались из крепости и явились в порт. К счастью, там не спали – готовилась казацкая ночная экспедиция на левый берег, под нее назначены были самые большие лодки, туда по сходням заводили лошадей. Мы незамеченными прошли весь порт и отыскали Артамоновы лодки на их новом месте. Я подал сигнал, услышал ответный и простился с Сурком.

На следующий день я, уже переодетый огородником и снабженный деньгами («В разумном количестве, чтобы не вышло какого разврата!» – сказал Сурок) отправился бродить вокруг Яковлевской церкви в поисках Артамоновой зазнобы.

Разумеется, дело было не только в ее прелестных ножках.

Если Артамон не спятил и девица, за которой он погнался, действительно близко знакома с мусью Луи, то я мог обнаружить кое-что важное, позволяющее добраться до проклятого француза и вывести его на чистую воду. Кстати, когда мы с Сурком пытались выяснить, во что эта особа была одета, толку от моего очумелого дядюшки не добились: он помнил ее взгляд, решительный поворот головы, белую ручку, державшую корзинку, мелькание ножек под узким подолом платья. Разве что этот узкий подол что-то мог нам дать: простые женщины и девицы носят довольно широкие полосатые юбки, значит, подруга нашего убийцы и похитителя одевалась на модный лад. Артамон даже не понял, какой на ней был головной убор, чепец или шляпка. Он узнал легкие светло-каштановые кудри, которые назвал шелковистыми, узнал нос с горбинкой. Глаза он определил как темно-серые или синие.

Я человек мирный, хотя и принял участие в военном походе сенявинской эскадры. Но и мне, пока я слонялся по Большой Песочной, Яковлевской и обеим Броварным, лезли в голову такие планы военных кампаний, что хоть бы господину Барклаю де Толли впору. Я мечтал, что мы выследим эту загадочную особу, застанем ее вместе с мусью Луи, подслушаем их разговор, на каком бы языке они его ни вели, поймем, кем эти двое доводятся друг другу. А затем – о Господи, как же я был глуп! – похитим красавицу и вынудим ее помочь нам разоблачить француза.

Одновременно я думал и о Натали, сидевшей безвыходно в своем убежище и не имевшей от меня вестей. Осторожность подсказывала мне, что даже под видом огородника я не должен пытаться к ней проникнуть. Нельзя сказать, что я действительно сейчас тосковал о ней; долгая разлука почти истребила во мне юношескую страсть и то, что я считал возрождением былой любви, как-то уж очень скоро отступило под натиском моих нешуточных горестей и неприятностей. Но я должен был спасти Натали, которая опрометчиво примчалась ко мне в Ригу, спасти любой ценой, даже если в итоге мне придется подать в отставку и, дождавшись ее развода, жениться на ней.

О том, что нужно как-то возместить ей стоимость пропавших драгоценностей, я тогда и думать боялся. А ведь как ловко мусью Луи их у нее выманил! Он даже добавил к ним свой медальон, чтобы все выглядело безупречно. А затем через Эмилию дал знать Штейнфельду, что того ждет недурная пожива, и присовокупил описание колец, серег и браслетов. Конечно же Штейнфельд заплатил ему менее, чем стоят драгоценности, однако француз не был в проигрыше – он получил деньги, на которых не написано, за что они ему уплачены, Штейнфельд же явно имел навык в продаже краденого золота, серебра и камней.

Первые два дня я бродил довольно бестолково, исследуя окрестные улицы и предаваясь мечтаниям, но все же побывал в том проходном дворе, где Артамона обвели вокруг пальца. Со стороны Большой Замковой там было почтенное здание, построенное лет тридцать назад, не более, но со стороны Малой Замковой – дом, в котором, статочно, жили еще рыцари-крестоносцы. Я и раньше видывал эти три старинные здания, узкие, с маленькими окошками, с дверьми, как у каменного амбара, сбитыми из толстых досок и на огромных кованых петлях. При одной двери имелось крылечко с двумя каменными скамейками, очень древними, каких в Риге осталось уже немного. Каждое крылечко завершалось каменной плоской тумбой, на которой были вырезаны загадочные знаки.

Будь на моем месте Сурок – уж наверное попытался бы заговорить с хорошенькой служанкой, что развешивала во дворе выстиранное белье и старательно его караулила. Может статься, она узнала бы по описанию ту девицу с портрета (девицей ее считал Артамон). Но Сурок бы не смог договориться со служанкой, он не знал ни немецкого, ни латышского. Я же при нужде и по-латышски мог бы скомбинировать несколько фраз, но не умел знакомиться с девицами непринужденно и весело.

Эта молоденькая латышка (о том, что она – не немка, я догадался по головному убору, повязке с длинными концами, спадающими на косу; немка непременно надела бы чепец, упрятав в него волосы; да и обувь у девицы была простая, кожаные постолы, а не черные туфли) нечаянно навела меня на разумную мысль. Вернувшись в порт, я отыскал Сурка, и мы вдвоем отняли у Артамона его разлюбезный портретик. Мне он сейчас был нужнее.