Так вот, этот господин, который как раз был одет по-рижски, неярко и немарко, и застегнут на все пуговицы, и снабжен старинной тростью с костяной ручкой, взглядом своим сильно напомнил мне того ручного волка. Этот взгляд, внимательный, быстрый, спокойный и опасный, адресовался всем прихожанам Яковлевского храма, как будто кто-то из них представлял угрозу для господина с волчьей сутью.
Он вступил в краткие переговоры с двумя щеголями. Похоже, у них тут была назначена встреча для обсуждения насущных вопросов, причем, сколько я мог понять, он спрашивал, а они отвечали. Языка, на котором шла беседа, я разобрать не мог – читать по губам, как это делают глухие, еще не выучился, а звуки ко мне не доносились, их перекрывали аккорды органа, без коего у католиков богослужения не обходятся.
Я более поглядывал на незнакомку и обнаружил, что она сильно волнуется. Сам я знаю по себе, что избыточное волнение вызывает озноб, и у нее была та же беда – девица куталась в свою тонкую шаль, зябко поводя плечами. Попросту говоря, она ежилась – и не потому, что в храме прохладно. Наконец незнакомка стала отступать назад, она почти пятилась и оказалась у самого выхода.
Чем-то мне этот маневр не понравился. Я тоже стал отступать, норовя не упустить ее из виду.
В католических храмах, как и в православных, есть особый род богомольцев. Это старушки, которым уже в силу возраста и близости к могиле надо позабыть о былой бойкости и набираться понемногу смирения. Они же, напротив, набираются сварливости и изобретают какие-то особые приемы поведения в храме Божием. Причем еще друг у дружки все эти благоглупости перенимают. Наш корабельный батюшка рассказывал, как зять его, служивший в окраинном московском храме, как-то стал находить на известном месте, а был это подоконник возле особо почитаемого образа Николая-угодника, пироги и даже покупные бисквиты. При расследовании явилось, что почтенные простодушные старушки не уразумели слово «попечение», поминаемое в Евангелии и в молитвах. И слова «Отложите всякое попечение» поняли так: «отложите всякая – по печению». Вот и принялись откладывать, являя рвение не по разуму, и ежели бы батюшка со своим расследованием замедлил, они бы, чего доброго, изобрели и особый вид печения, и молитву, к нему прилагаемую, а тех, кто без лакомства в храм явился, изгоняли бы как еретиков.
В Яковлевском храме тоже была когорта старушек, соблюдающих некие правила и лучше Господа Бога знающих, кому можно присутствовать, а кому – нет. Заметив мои перемещения, они хором на меня напустились, причем явно наслаждались тем, что я, по их мнению, не знаю ни немецкого, ни польского языков. Да и может ли их знать огородник в сером армяке, чья физиономия покрыта щетиной?
Я отступал перед их змеиным шипом, пока не налетел на особо вредную старушку, и она двинула меня локотком в бок. Видимо, у костлявых старых ведьм локти с годами как-то затачиваются, наподобие казацких пик, и я чуть не вскрикнул.
Слова, которыми я ответил старушке, мне не хотелось бы лишний раз повторять. Я перенял их у герра Шмидта, который при мне уронил себе на колени кофейник с горячим кофеем. Они долго хранились в моей памяти без употребления, но наконец дождались своего часа. Я и сам не понял, как они у меня выскочили.
В общем, я ретировался из Яковлевского храма, едва ли не преследуемый разъяренными фуриями. И в притворе чуть не налетел на нашу незнакомку.
Она стояла, хмурая и сосредоточенная, губы ее шевелились – возможно, она произносила молитву, и молитву на церковнославянском языке! Иного я и предположить не мог, видя, как она крестится. То, что произошло далее, я могу описать очень скудно и скверно, потому что растерялся.
Очевидно, господин, похожий на грека, завершил свои переговоры и пошел прочь из храма. Увидев его выходящим, незнакомка наша устремилась ему навстречу.
О том, что в руке у нее был нож, я узнал только потом, а в миг нападения, так уж вышло, видел лишь лицо жертвы.
Человек, взглядом своим напомнивший мне волка, отшатнулся, и его лицо, способное внушать безотчетный страх, само исказилось страхом. Оно выглядело так, будто этот человек, пребывая в полной безмятежности и безопасности у себя дома, увидел вылезающего из стены выходца с того света. Затем он совершил какие-то быстрые движения и кинулся вперед.
Яковлевский храм возводили бог весть когда. Цифры над дверью «1225», бледно-жонкилевые на малиновом фоне, могли означать и начало строительства, и его завершение, или даже постройку иного храма, который впоследствии был увеличен в размерах и получил знатную башню – одну из трех известных рижских башен, увенчанных петухами. От времени храм осел, и в него уже следовало не подниматься, а спускаться по трем ступенькам. Человек, на жизнь которого посягнула наша незнакомка, перескочил их с легкостью и пропал.
Незнакомка отлетела в сторону, а нож, выскочив из ее руки, со звоном ударился о каменные плиты церковного пола.