Повторяю, я словно бы спал, а проснулся в таких обстоятельствах, что хуже не бывает. Моя скромная и ласковая возлюбленная погибла, я оказался подозреваем и в ее смерти, и в смерти ее родственницы; сдается, прибавилось и настоящее убийство под крышей каменного амбара; люди, к которым я привык и не сомневался в их приятельственном отношении, явились злобными ненавистниками; исчезли драгоценности, цена коим тысячи рублей; я безмерно волновался за Натали, ставшую жертвой загадочного интригана, статочно, преступника и убийцы… Одно утешение – прибыли мои друзья-родственники, но и они не знали, как мне помочь. Они могли разве что спрятать меня и оказывать мне покровительство, но это ли сейчас требовалось?
Я должен был, прежде всего, вызволить Натали из рук проходимца; затем – восстановить свое честное имя.
Легко сказать! Если бы я твердо знал, с какой целью мусью Луи привез Натали в Ригу, заставив ее прихватить с собой драгоценности! Сейчас каждый мой поступок мог оказаться для нее губительным. Что же касается честного имени – я не мог открыто обвинить мусью Луи в убийстве Анхен, потому что сразу обнаружилось бы присутствие в Риге беглянки Натали. И как быть, я понятия не имел.
Кроме того, мои милые родственники сгоряча натворили дел. Черт их дернул прыгать в окошко, чтобы изловить мусью Луи! Да и меня черт дернул носиться ночью по улицам, разыскивая их. Теперь же мусью Луи знает, что мы проведали про его шашни с Эмилией, и похитил девицу он неспроста, она многое могла бы порассказать о смерти бедной Анхен. Может, и ее уже нет в живых, а где тело – неведомо.
Воровство, на которое отважился Сурков, мой беспутный племянник, сперва показалось мне забавным. Ну, унес человек у беженцев узел с тряпками, так если не посадят на гауптвахту, вернет и ненужные тряпки, и деньги за серый армяк с зелеными ленточками. Сейчас же до меня дошло – если театр стал одним из укрытий мусью Луи, то Сурок мог сильно разозлить француза, а ответным ходом станет извещение мусью Шмидта о безобразиях, чинимых его постояльцами. Вряд ли мои родственники сегодня пойдут ночевать в город, а если фрау Шмидт, прибираясь в моей комнате, найдет узел с загадочным тряпьем? Будет поднят шум на всю Малярную улицу: еще бы, русские офицеры непонятно зачем докатились до воровства!
Если бы я мог сам отправиться на Малярную улицу и вынести злосчастный узел! Но это невозможно. Мне остается лишь сидеть, забившись под навес на корме канонерской лодки, слушать плеск воды и оплакивать свое горестное состояние… Я действительно чуть не заплакал. Все сложилось самым нелепым образом, и как выпутываться, я не знал.
Потом пришли понурые Артамон и Сурок. Гауптвахтой им контр-адмирал пригрозил в случае, если безобразия повторятся. И теперь им следовало служить безупречно.
– Мало нам нагоняя, там мы еще встретили на обратном пути Канонирскую Чуму, – сказал Артамон.
– Кого?..
– Ну, Кощея. Гореслава Карачуновича, – добавил Сурок.
– Эк вы его…
– Видел бы ты, как он на нас глянул! Прямо как вслух сказал: а я, господа, знаю, что Моллер намылил вам шею! – всеми силами изобразил ехидство воображаемого сержанта Артамон.
– Так что не обижайся, Морозка, плохие из нас сейчас помощники, – честно сказал Сурок. – Мы тебя не выдадим, вот те крест.
Тут мои родственники как-то странно переглянулись.
– Да только что с нас толку, если мы теперь все время должны посвящать службе? – продолжал Сурок.
– Ты должен сходить ко мне и разобраться с узлом и деньгами, – напомнил я. – Иначе это плохо кончится.
Он сразу не понял, и я объяснил ему, в каком положении мы оказались из-за его удалой проказы. Сурок мой заметно смутился.
– Попробую вечером удрать, – сказал он. – Артошка, поможешь?
– А чего тут помогать? Надобно узнать точно, кто заступает на ночную вахту. – Артамон имел в виду, чьи лодки станут живой цепью на Двине от порта до Московского предместья, обороняя город от неприятеля, что в любой миг может явиться на левом берегу. – И поменяться вахтами. Возьмешь с собой ялик, ночью сплаваешь на берег…
– Ты из ума выжил, Артошка, – отвечал на это Сурок. – Да меня же пристрелят с бастионов, что глядят на реку! Нет уж, сегодня от тебя толку мало, у тебя одна девка с портрета в голове. Придется рискнуть и пойти городом. Я хоть вытащу из комнаты узел, коли он еще там, и отдам Морозке, пусть он подбросит в театр вместе с деньгами.
Они, разговаривая, старались не глядеть мне в глаза. Обоим было страх как неловко. Сперва-то они кинулись помогать мне и выручать меня из беды несмотря ни на что. Но оказалось, что на первом месте у обоих все-таки служба.
Я не мог их за это винить. Война есть война… на войне, как на войне… если бы не война, они бы вовеки не добрались до Риги… и они предоставили мне убежище…
Получалось, что я должен распутывать козни своих недоброжелателей один. И я собрался с духом, чтобы никак не показать родственникам свою растерянность. Прежде всего, я должен был как-то убедить их, что их совесть чиста.