Ритмы ночи

Она мягко, страстно постанывала в темной спальне, не чувствуя, как сильно тянет и треплет его за волосы, держится за них. Чувственность ее уже перехлестывает через край… Но он не остановился, не смог, — двинулся вниз, целуя, лаская, дотрагиваясь, поглаживая.

Крепко взялся с обеих сторон за ее бедра и устремился ниже — к самому сокровенному женскому, к его теплу и влаге, обещающим блаженство. Она не сопротивлялась — по прикосновению его руки ноги ее раздвинулись как бы сами собой. Он вошел в нее, чтобы наслаждаться самому и дать наслаждение ей. Все убыстряя ритм, Дэниел чувствовал, что она не вынесет больше. Он не станет ждать — ближе, ближе к ней… вместе с ней… быть внутри ее тела… Его желание — чтобы она была счастлива.

Голова ее закинута, глаза закрыты… Она принадлежит ему, он ее не отпустит! А теперь он ничего не чувствует, не может даже пошевелиться. Сердце бьется — его или ее?

Прошло несколько минут, сознание стало постепенно возвращаться. Он ощутил тяжесть на своем плече и понял вдруг: Мэг плачет…

Не нужны и неуместны сейчас никакие слова. Он только крепче обнял ее — пусть поплачет. Произошло не только физическое расслабление, а будто стена сокрушилась. Слишком долго они общались, стоя по разные стороны стены. Держа ее в своих объятиях, он гладил и целовал ее волосы. Наконец Мэг, все еще всхлипывая время от времени, уснула. Дэниел лег лицом к ней и тоже стал засыпать — с миром и удовлетворенностью в сердце. Наконец-то она принадлежит ему, стала частью его.

Мэг оставалась на ранчо еще два дня. Позвонила Лауре, что задержится, но за вещами к ней не поехала — они не нужны: почти все это время они провели в постели, за исключением коротких промежутков, когда Дэниел вставал, чтобы покормить лошадей, собак, коз и кур.

Здесь, в его доме, она сдалась, забыла все, что ее сковывало. Дэниел же почувствовал любовный голод, копившийся годами, — он удивил его самого, но не напугал Мэг. Ее тоже не покидала жажда любви: она ждала его каждый раз и никогда не уставала. Они любили друг друга чуть не все сорок восемь часов — с такой ненасытностью, будто оба только сейчас открыли для себя всю радость любовных отношений.

За эти сорок восемь часов она была разная: смешливая и задиристая — улыбалась заразительной улыбкой и смеялась от всей души; иногда грустила, раза два плакала — просто так, неизвестно отчего; страстная, настойчивая, когда требовала удовлетворения; замкнутая, молчаливая и не в меру разговорчивая. Мэг отлично говорила, умела выразить словами самые сложные мысли и затаенные чувства. Дэниел любил ее слушать. Она рассказывала ему о своих ощущениях во время акта любви — что ей нравится и от чего она в восторге; что чувствует в самые интимные моменты. Иногда его смущали чересчур откровенные ее высказывания, но в то же время он жалел, что сам не может найти слов, чтобы выразить свои чувства.

Мэг привыкла оперировать словами — умно, красиво, рассказ ее звучал складно, как песня; словами она оживляла целые образы. Дэниел отвечал ей безмолвно: дотрагивался, гладил или проводил медленно ладонями вдоль спины вниз, так что она начинала постанывать от страсти.

Он старался, как мог: приносил ей еду в постель, кормил ее с ложечки. Боясь шелохнуться, долго лежал неподвижно, оберегая ее сон. Лелеял эту прекрасную, яркую, как африканская бабочка, женщину, которую любил.

— О чем ты думаешь? — спросила его однажды Мэг, когда они лежали недвижно, утомленные любовью.

Она неторопливо ела персик, положив ему голову на грудь, а он время от времени слизывал с ее губ сок. С непосредственностью ребенка она предложила ему откусить от этого сочного фрукта, а потом смеялась над выражением его лица: он не хотел персик — он хотел ее. Стал отнимать персик — она, заливаясь смехом, не отдавала. Наконец оказался верхом на ней, а обе ее руки, с персиком в одной, крепко держал у нее над головой.

— Мне так хорошо… Я даже не знаю, как это сказать… — шепнул он.

Ее лицо тоже светилось счастьем.

— И мне, и мне… — она приподнялась, поцеловала его в кончик носа. — Но все равно отдай мой персик!

— Хмм… — Ему нравилось дразнить ее, любоваться ее улыбкой.

— Отдай, отдай! — настойчиво прошептала она, легонько кусая его в мочку уха.

— А что взамен?

— А что ты еще не получил?

На лице ее было столько негодования, что он не удержался от смеха. Вслед за ним и она рассмеялась. Пока спорили, персик упал на пол, и Молли с аппетитом его съела. Дэниел принес из кухни еще два сочных ароматных плода, очистил и по кусочкам скормил Мэг, которая, задорно улыбаясь, не сводила с него глаз. Вот такой — лежащей с этой очаровательной улыбкой среди измятых подушек, совершенно обнаженной, с персиком, — и запомнится она ему навсегда, до конца дней, подумал он про себя.

— Я хочу показать тебе звезды, — вдруг сказал он однажды ночью.

— А ты знаешь звезды?

Дэниел только засмеялся в ответ, сел на кровати, стал натягивать джинсы, а ей предложил свой купальный халат.

— Ты это серьезно? — Мэг облачилась в просторный синий махровый халат.