Ритмы ночи

— Тебя это увлечет, правда, это интересно. У меня на заднем крыльце установлен телескоп. Сегодня как раз отличная погода для наблюдений.

Погоду он отмечал каждый день — многолетняя привычка, как и у его отца. Не погиб бы, старик бы делал это до конца своих дней. Дэниел и не покидая дома знал, что сегодня ясно и звезды на небе прекрасно видны. Они вышли на заднее крыльцо, и Мэг, взглянув в окуляр телескопа, ахнула от изумления: мириады звезд, бездонное черное небо… Никогда ей не приходилось наблюдать такое.

— А можно увидеть Луну? — прошептала она заворожено.

— Конечно, дорогая. — Дэниел настроил телескоп. — А почему ты шепотом разговариваешь?

— Не знаю даже… Наверно, потому, что на небо смотрю. Оно такое… страшно громадное!

Он отступил на шаг и жестом пригласил ее к окуляру.

— Знаешь, когда я смотрю на звезды — всегда вспоминаю свою жизнь.

Согнув босые ноги в коленках, Мэг заглянула в окуляр.

— О Боже! Вот это зрелище! — опять шепотом изумилась она.

Он улыбнулся и подвинул телескоп так, чтобы она увидела яркую звезду, располагавшуюся отдельно от других.

— Здорово! Просто потрясающе!

Дэниел молча стоял с ней рядом. Отдал бы ей все звезды на небе, если б мог. А что он реально мог дать ей? Только самого себя да ранчо в придачу. Он уже начинал надеяться, что она примет и эти скромные его дары.

— Хочешь еще посмотреть?

— Конечно, хочу, очень!

Дэниел направил свой довольно сильный телескоп на Луну: она в три четверти, сияет среди мерцающих звезд. Все-таки нигде больше на земле нет такого удивительного неба, как в Колорадо, решил в этот момент Дэниел.

— Посмотри-ка! — Он опять отступил от окуляра.

Мэг прильнула и долго смотрела, не в силах оторваться. Дэниел все менял для нее угол зрения, и ей не надоедало. А он рассказывал ей о звездах, о дальних мирах и галактиках. Так прошло часа два, и Мэг, казалось, и не думала отрываться от изучения Луны. Но Дэниел уже скучал по ней — он нежно отогнул борт халата, пробежал пальцами по ее груди, погладил ногу выше колена.

— Дэниел, это не входит в программу астрономического образования.

— Это ты так считаешь. — Он уже целовал ее. — Но ведь я… дотрагиваюсь до твоего небесного тела… стало быть, это относится к астрономии.

— Вот как ты стал красноречив. — Она рассмеялась.

Дэниел поднял ее на руки и унес в дом.

На этот раз они сделали остановку на кухне. Он приготовил кофе, положил на небольшое блюдо несколько шоколадных пирожных с орехами и все это унес в гостиную. За окном стояла уже темная ночь, и дом казался кораблем в открытом океане. Они пили кофе и разговаривали, собаки лежали у их ног. Мэг было так уютно, так славно, она и думать не желала о завтрашнем дне — что будет, то будет.

— Какое красивое блюдо! — заметила она, любуясь ярко-синей, разрисованной фарфоровой поверхностью. — По-моему, не совсем в твоем вкусе.

— От матери осталось.

Она молчала, ожидая, что он продолжит. Такое блюдо, насколько она помнит, и не во вкусе Эрны Уиллет.

— Когда я сносил старый дом, — медленно начал Дэниел, — наверху, на чердаке, нашел много всяких коробок и несколько сундуков с домашним скарбом. Перенес их в сарай, а когда дом был закончен, стал перетаскивать сюда. — Он умолк.

Мэг терпеливо ждала, зная его привычку тщательно подбирать слова.

— Но в основном все это старое имущество я перетащил в гараж — вон та дверь, около кухни. Как-то зимой, когда делать было нечего, — по одной коробке. И сундуки тоже — сначала один, потом второй. Все перебрал, хлам выбросил, что можно починить — починил; что-то раздал. Многое отмывать, отчищать пришлось. — Он отпил кофе.

Она тоже сделала глоток, потянулась за пирожным. Испекла их одна женщина, по имени Гринни, — она совсем недавно переехала в Блу-Спрюс. Несмотря на некоторое предубеждение ко всем знакомым Дэниела женского пола, пришлось признать, что пирожные необычайно вкусные.

— Так вот, — продолжал Дэниел, — я там нашел несколько фотоальбомов и дневники матери. Подумал: ее уже нет, можно прочитать. И прочитал. А на фотографиях увидел другую маму — ту, которую запомнил, когда был ребенком. Какое-то время — совсем недолго — она все же была здесь счастлива. Но все равно чего-то боялась. Не нравилось ей жить на ранчо. Все в те годы было по-другому. Понимаешь — женщина изолирована от внешнего мира, скучала, тосковала…

— Очень даже понимаю, — осторожно откликнулась Мэг.

Дэниел никогда еще так много не говорил. Интуиция подсказывала ей, что он слишком долго держал все это в себе и ей первой рассказывает. Давно надо было с кем-то поделиться — теперь ему станет легче.

— У нее были тяжелые роды — мы с братьями нелегко ей дались.

— О, Дэниел!

— Один ребенок родился мертвым, между Джо и Брэттом. Девочка.

Она закрыла глаза, не перебивала.