Ритм-секция

Кромешная тьма сгущается, становясь еще темнее, пустота неумолимо надвигается. Наверное, это клаустрофобия. Я впервые ощущаю ее на себе, и ощущение это вселяет ужас. Логика отключается. Я ничего не вижу; даже если поднести ладонь к лицу и почувствовать на ней свое дыхание, глазу не виден даже ее контур; но я знаю, что стены надвигаются на меня. Тьма сжимается. Я это чувствую. Воздух сдавливает мне легкие. Я вся в испарине. Дыхание становится частым и неглубоким. Что это? Тревога или иссякающий запас кислорода?

Страх оказаться в ловушке, страх тесного пространства. Пустота и тьма – они одновременно бесконечно огромны и ужасающе близки. Они аморфны, они образуют вторую кожу, которая душит меня. Мой разум из последних сил сопротивляется ее давлению. Я распадаюсь.

Забудь о взорванных самолетах. Вот что такое взрывная декомпрессия.

* * *

Свет резал глаза. Забившись в угол камеры, Стефани закрыла лицо рукой, давая глазам привыкнуть. Когда она наконец подняла голову, то увидела в дверном проеме силуэт незнакомого мужчины.

– Следуйте за мной, – приказал тот.

Она не стала спрашивать, где она и куда они идут. Куда угодно, лишь бы не сидеть в темноте. Поднялась на ноги и, все еще моргая, босиком шагнула в коридор с ржавыми трубами, что тянулись вдоль низкого потолка. Со стены светили лампочки под защитными проволочными сетками.

Незнакомец провел ее до конца коридора, а затем вверх по бетонным ступеням. Стены много лет назад были окрашены в серый и зеленый цвет, но теперь краска облупилась. Стук его подметок эхом отлетал от твердых поверхностей. Они прошли первый и второй этаж. Стефани посмотрела сквозь грязные окна лестничной клетки и не увидела ничего знакомого, лишь какие-то фабричные корпуса вдали и строительную площадку, маскирующуюся под парковку. Унылый пейзаж промышленной зоны. Стефани предположила, что она все еще в Лондоне, но с уверенностью сказать не могла. На втором этаже мужчина распахнул множество дверей и повел ее по коридору, делившему пополам заброшенный офис. Приведя ее в какую-то комнату, он велел ей подождать, а затем запер снаружи. Стефани на всякий случай подергала ручку двери.

Бо́льшую часть пространства занимал деревянный стол, на котором стоял старый телефон в бакелитовом корпусе. Стефани подняла трубку: линия была мертва. Рядом с телефоном стоял пластиковый картотечный ящик. Она быстро пробежала пальцами по пожелтевшим от времени карточкам; номера лондонских телефонов на них начинались с 01. На боковом столе примостилась старая пишущая машинка, реликвия доэлектронной эры. И никакого намека на компьютер или хотя бы факс. Стефани не оставляло ощущение, будто она в музее и перед ней экспозиция «офис-менеджера средней руки 1950-х годов». Пыль лишь усиливала это впечатление. Воздух был затхлым.

Стефани потерла сгиб локтя, затем опустила глаза и увидела темный синяк вокруг точки укола. К тому моменту, когда в замке повернулся ключ, она устала рассматривать себя и сидела на вращающемся кресле, забросив на стол босые ноги.

В комнату шагнул человек, но не тот, что сопроводил ее в офис. Кроме него, она увидела в коридоре еще двоих. Незнакомец закрыл дверь. Под мышкой он держал толстую папку. Стефани дала бы ему слегка за пятьдесят, хотя его волосы были почти полностью белыми. Он того же роста, что и она сама. Худощавый, с тонкими чертами лица: длинный узкий нос, почти славянские скулы и суровый рот с тонкими, бледными губами. А вот кожа была красноватой, словно слегка обветренной. Но больше всего в нем поражали глаза цвета чистого аквамарина. На нем было старое пальто, надетое поверх плотной клетчатой рубашки и пары поношенных вельветовых брюк. Коричневые башмаки были изрядно потертыми.

Он бросил папку на стол, рядом с ее ногами. В воздух тотчас взлетело облако пыли.