Рико, Оскар и разбитое сердце

И вообще, на фига я связался с таким необычно одаренным!

Я стоял под этим зеленым лучом и ничего не мог ответить. Всё вдруг сделалось каким-то тяжелым. И тяжелее всего – мое сердце. Со вчерашнего дня оно попадало из одной катастрофы в другую. И весило сейчас, наверное, больше, чем десять самых тяжелых камней Фитцке. Вместе взятых. Оно переживало и мучилось из-за Оскара, который был как в воду опущенный из-за своего папы. Оно жалело маму, которая вся извелась. Наверно, из-за сумочек и запугивания. А теперь ему стало жалко еще и Фитцке, который еще ребенком остался на свете совсем один. Он заполнил свою одинокую жизнь камнями, только бы убежать от серого чувства.

И для ясности: не настолько уж я чокнутый, чтобы действительно поверить в разведение камней. Но все равно – здорово помечтать, что это могло бы произойти. И здорово бултыхнуться в эту мечту, как в прохладную воду бассейна в жаркий летний день! Наверняка Фитцке представлял это себе точно так же. Только, в отличие от меня, Фитцке давно уже считал и бассейн, и воду настоящими. А какое уж там время года и температура воды – это все равно.

Теперь-то, поразмыслив обо всем в тишине, я понимаю, почему вдруг решил относиться к Фитцке лучше. Но пару часов назад, когда Оскар стоял передо мной и смотрел пронзительно, я этого еще не знал. Это было просто чувство. А быстро найти для чувства подходящие слова – дело очень даже трудное. Особенно под Оскаровым невыносимым зеленым взглядом.

Поэтому все, что я смог, – это сказать гадким голосом:

– Да думай что хочешь. Воображала!

– Сам думай что хочешь, голова садовая! – огрызнулся он в ответ.

– Трус в очках!

– Легастеник!

– Ботан!

Я упал спиной на кровать, уставился в потолок и решил, что терпеть не могу Оскара! И так будет до скончания времен! А он схватил мой словарь иностранных слов и умотал с ним в гостиную на размышлительное кресло. Поэтому я не мог посмотреть, что значит «легастеник». Но мне было все равно! Я лежал и смотрел в потолок. Как будто там можно было найти какие-нибудь слова для чувств. Не нашел никаких и пожелал себе стать рациональным человеком. Потом начал класть всякое разное в шкатулку с черепахой, а другое разное вынимать. Но места все время не хватало. В конце концов шкатулка с черепахой из моей головы куда-то пропала. И появилась другая – со слоном на крышке и камешком с белой полосой. Как на дорожном щите у конца света, где мы были с Вемайером. И тогда я сдался.

В голове слышалось монотонное постукивание и пощелкивание. Под этот тихий шум я заснул.

Лотерейный барабан победил и на этот раз.

* * *

Меня разбудил Оскаров голос, который говорил что-то вроде «дайте Морицу супа». Я открыл глаза. Оскар сидел на краю моей кровати и грыз корм для студентов.

– Что ты сказал? – пробормотал я сонно.

– Да ведь ссориться глупо. Не надо так делать. – Он закинул в рот еще орешков. – Нам от этого один вред. И твоей маме тоже, мы же ей помочь хотим. Если хочешь – можешь тоже разводить камни. Я не против, – Оскар жевал и улыбался своими зубищами. – Но за это я буду ходить в очках даже в темноте. Окей?

– Окей. А там не осталось пары орешков?

– Вот, это последние. – Оскар пересыпал их из своей потной ладошки в мою.

– Вообще больше нет?

– Есть на кухне. Нам пора. Уже почти девятнадцать часов.

– Это шесть или семь?

– Семь.

– Уже? – Я выпрыгнул из постели. – Мама еще спит?

– Встала час назад. Мы разговаривали.

– Про что?

– Про слова на букву «Г». Гуттаперча, гильотина… Она сейчас в ванной.

– Кто?

– Твоя мама.

ГАЛИМАТЬЯ

Еще одно слово на букву «Г», которое Оскар наверняка нарочно мне не сказал. Оно означает «бессмысленная трепотня, вздор и чепуха». Нет, все-таки надо следить, чтобы словарь ему в руки не попадал.

Оскар потопал за мной в коридор. Я быстренько постучал в дверь ванной и крикнул «Пока!». Изнутри пробулькало что-то вроде «Большой привет фрау Далинг!». Мама наверняка в изнеможении лежала в воде со средиземноморской пеной и мечтала о мире, в котором нет словарей иностранных слов. И нет Оскара.

Так же, как я иногда мечтаю о мире, в котором нет кесслеровских близняшек. Они поджидали нас на лестнице. Как чуяли, что сегодня мы еще раз выйдем из квартиры! Мела свесила руки через перила. Афра спрятала руки за спину. Обе сияли как рождественские пряники. Обе покусывали прядки волос.

– Привет! – завопила Мела. Афра захихикала. Когда-то давно фрау Кесслер говорила с мамой про то, каково это – быстро-быстро обзавестись двумя сыновьями и двумя дочками, а потом растить их: «Сначала такое ощущение, что жизнь – какой-то тугой узел, и развязать его невозможно. Сплошной стресс, ор и ни минуты покоя. Но чем дальше, тем лучше видишь: узел сделан из всяких разноцветных веревочек и бантиков».