Рико, Оскар и разбитое сердце

Оскар небрежно шлепнул сумку на стол, снова уселся на стул и тут же придвинул к себе половинки второй булочки, масло и банку «Нутеллы».

– А кто ее перед нашей дверью поставил?

– Там одежда, – сказал он. – Чистые носки и белье, футболки и минимум одна неглаженая рубашка. Брюки вельветовые коричневые, на всякий случай еще куртка и пара башмаков. И наверняка еще письмо или записка.

Я открыл молнию на сумке и залез внутрь. Сверху действительно лежала записка. Почерк было не разобрать. Фрау Далинг как-то сказала, что приличного человека видно по почерку (когда заметила, что я пишу как курица лапой). Посмотрела бы она на ЭТО!

Привет, Таня, медленно расшифровывал я чьи-то каракули, надеюсь, это ничего, если Оскар останется на пару дней у вас. Мне совершенно необходима пауза. Скоро дам о себе знать. Ларс.

Я опустил руку с запиской.

– Кто такой Ларс?

Послышались шаги босых ног и тихое шуршание японского халата.

– Пауза для чего? – услышал я мамин голос, но не обернулся. Я смотрел только на Оскара. Он сложил вместе половинки булочки. Полоска «Нутеллы» на его верхней губе размазалась от слез.

* * *

Иногда печаль чувствуешь как тяжелые серые капли дождя, которые капают прямо в сердце. И трудно представить, что она может обитать и под голубым небом с белыми облачками, на улице между зелеными деревьями с красивой корой-кожурой, под которыми толпы веселых людей гуляют или сидят перед кафе и ресторанами. Но она может.

Оскар молча брел рядом со мной. Мама послала нас в «Эдеку», вручив список покупок длиной в километр. Потому что теперь ей придется неизвестно сколько времени заботиться о троих. И еще она разрешила Оскару купить себе что-нибудь утешительное. Из-за уехавшего отца. Я боялся, что, если скажу что-то не то, особенно со словом «родители», он тут же снова расплачется. Поэтому на всякий случай не говорил ничего. Может, Оскар приободрится, когда будет выбирать утешительную еду, а я буду давать ему ценные советы.

Мы уже дошли до «Эдеки». Оставалось только подняться по двум узким ступенькам между контейнерами с овощами, цветами и семейными упаковками туалетной бумаги. Нам навстречу из магазина выходил аккуратный пожилой господин. Я не обратил на него особого внимания и хотел было протиснуться в дверь, но Оскар вдруг остановился. Да так резко, что темные очки чуть не слетели с носа. И тут я тоже его узнал. И услышал собственное удивленное «ой!».

– Герр Фитцке!

Фитцке выглядел совершенно другим человеком. Волосы, обычно торчащие во все стороны, были вымыты и подстрижены. На помятом лице никакой щетины. И одет Фитцке был в костюм, а не в затхлую полосатую пижаму, в которой он всегда выходил из дома. Серый пиджак был немножко обтрепан на рукавах, но безупречно чист. А от брюк если и пахло, то не в нашу сторону.

– Здорово, Доретти.

Я не верил ни глазам, ни ушам. Обычно Фитцке называл меня «дурья башка». И говорил так, словно каждому слову давал команду «фас!». Я не помню, чтобы Фитцке хоть когда-нибудь улыбался. А сейчас он чуточку приподнял уголки рта. Будто кто-то объяснил ему, как примерно выглядит улыбка, и он долго тренировался.

– Печенье и сок! – сказал он и поднял сумку повыше. – Больше ничего такого не будет. Так что потом чтоб никакого нытья. В три у меня!

Я не знал, что сказать, и растерянно на него уставился.

– И нечего так тупо пялиться! – Фитцке ткнул пальцем рядом со мной, как будто на это место что-то вдруг свалилось с неба или выросло из щели в асфальте. – Этого тоже можешь взять.

– Этого зовут Оскар, – сказал я.

– Да знаю, – отмахнулся Фитцке. – Во всех газетах писали. И мы уже встречались разок, на лестнице.

Он посмотрел Оскару прямо в глаза.

– Ты тот маленький придурок из дурки, который хотел мою дверь сломать. Где твой шлем?

– Дома оставил, – пробормотал Оскар.

– Чего? Сними-ка очки, а то мне не слышно!

Оскар молча сдвинул очки на лоб. Зеленые глаза были печальные и мутные, как пруд, полный водорослей. Обычно он таких грубостей никому не спускает. Мне, к сожалению, ничего подходящего в голову не приходило, потому что в ней уже пару минут раскручивался лотерейный барабан. Фитцке – это Фитцке, но сегодня он был как бы и не совсем он.

– Балда, это ж шутка! – тявкнул Фитцке. – Спускай свои окуляры обратно! Упасть они не упадут, уши придержат.

– К такому, как вы, я в гости не пойду, – Оскаров голос немножко дрожал. Пальцы шевелились, будто искали, по чему бы побарабанить. – Вы злющий!

Теперь задрожал и подбородок. Оскар повернулся и бросился вниз по Диффе. Перебежал боковую улицу и даже не посмотрел налево-направо. Или наоборот.

Фитцке, вытянув шею, глядел ему вслед. А я смотрел снизу прямо в его ноздри. Из них торчали длинные волосинки. Наверно, он про них забыл, когда приводил себя в порядок.

– Что это с ним? – фыркнул он. – Совсем шуток не понимает?

– У него с нервами не все в порядке, – сказал я и припустил за Оскаром.