Рихтер и его время. Записки художника

В день ее столетия Рихтер был дома. Ему нездоровилось. Его знобило. Он лежал одетый с пледом на ногах и грел руки под мышками.

На стуле перед ним стояла в стекле большая гуашь Анны Ивановны. Коктебельская бухта, написанная сверху вниз. Легкие длинные мазки. Лазурь, бег света и волн, немного розового, жаркого вулканического камня, все – свет и движение, движение и свет…

* * *

Вот два портрета равно дорогих мне людей. Они похожи по размерам и по композиции. Я сделал так специально. Мне хотелось изобразить их равно и на одном листе.

Нина Дорлиак (статья к 90-летию со дня рождения)

Какое бесценное имя в нашей культуре!

Нина Львовна родилась в Петербурге в 1908 году. Судьба уготовила ей пережить со своим поколением то, что называется смутным временем или безвременьем. Ей пришлось испытать все, что преподал России, быть может, самый жестокий век в ее истории.

Смолоду знала она нужду, безвременные смерти любимых людей, коммунальные квартиры, беззащитность перед тоталитарной властью, скитания и жизнь под чужим кровом на окраинах воюющей страны. Она знала времена, когда ее несравненное искусство грубо оплачивалось продуктами. Она знала человеческое равнодушие, словом, знала все, что и следует знать большому художнику.

И что же?

Она не жаловалась, не жаловалась никогда и никому…

Она обладала редким обаятельнейшим качеством – своеобразным скрытым юмором. И была удивительно ровна и проста в обращении.

Люди, близкие ей, помнят, как часто будничный или деловой разговор вдруг чуть менял направление, и в ее спокойном, прямом взгляде появлялся едва заметный смех. Она ценила, когда это улавливалось собеседником, и наступала та незабываемая радость общения с ней, о которой теперь многие вспоминают с благодарностью и любовью.

Она умела позаботиться о людях, поддержать своим колоссальным авторитетом чей-то талант, устроить чью-то судьбу. Ею восхищались, ее беспредельно уважали, но круг подлинно близких был не широк. И даже в этом избранном круге она казалась одинокой. Но ведь это участь всех значительных людей.

Пожалуй, самым сложным в ней была ее простота, ибо в этой простоте всегда чувствовалось нечто королевское. Рядом с ней все как-то подтягивались, следили за собой и долго не выдерживали, теряли что-то необходимое для общения с ней, и тогда общение получалось не полным. Она же как будто не замечала этого и была всегда готова откликнуться на любую просьбу: принять, послушать, посоветовать. Это помнит не одно поколение русских музыкантов.

Давайте сейчас еще раз посмотрим на ее портрет. Посмотрим и подумаем о ней. Увидим ли мы в ее лице разрушительные следы той трагической жизни, что послала ей судьба?

Нет… Перед нами прекрасное лицо, абсолютно классическое и спокойное. Оно лишь несколько печально – и все…

Когда она пела Моцарта или Шуберта, казалось, она явилась к нам прямо из Вены XIX столетия. Быть может, это было влиянием западной крови? Наверное.

Но когда мы слышали ее Мусоргского, Прокофьева или Глинку, невольно возникал вопрос: а была ли когда-нибудь у России еще одна столь русская певица?

Но главное, пожалуй, не в этом. Главное – это тайна ее искусства. В чем она состояла? О, если бы это удалось объяснить! Но нет. Не удастся! Разве можно объяснить искусство?

У нее был изумительный музыкальный дар, редкостная наследственная культура и небольшой камерный голос, чистый и ясный. Владела им она с подлинным совершенством.

Но и это не главное! Было в этом искусстве нечто более сложное, чем музыкальность. У нее как-то особенно глубоко и образно звучало слово. Не стих, а именно слово, этот феномен, не поддающийся осмыслению, фонетическая материя мысли. Слово-образ, произнесенный и спетый в равной мере, – вот составляющие этого поразительного сплава – искусства Нины Дорлиак! Это было уже шире чисто музыкальных понятий.

То, что происходило на ее концертах, никого не оставляло в стороне, касалось каждого и становилось бесценным личным приобретением. Любовь к ней и ее искусству была всеобщая. Но вдруг, в середине жизни, находясь в прекрасной певческой форме, она оставила эстраду.

И вот уже целое поколение никогда не слышало ее живого пения.

У нее был огромный репертуар. Ее концерты со Святославом Рихтером являлись лучшими достижениями нашего исполнительского искусства. Почему же так мало осталось записей? Для широкого круга любителей музыки доступны всего две, ну, может быть, три пластинки. Это необъяснимо. Здесь можно лишь гадать и разводить руками.

Нина Дорлиак была великой камерной певицей. Кто мог сравниться с ней? Никто…

Остается ждать и надеяться, что наша родина обратится наконец к своей культуре, научится собирать и беречь ее и восхищаться ею так же, как и весь цивилизованный мир…

Письма Нины Дорлиак к Галине Писаренко

Галюша моя дорогая.