Рихтер и его время. Записки художника

Aldeburgh (Англия), 19 июня 1967 г.

Галюнечка, моя очень счастливая Микаэла!

Значит, все было хорошо? И даже очень? А теперь? Ты сидишь в Москве – идет дождь, холодно. М<ожет> б<ыть,> ты догадаешься позвонить Зое[19], чтоб узнать, как в Крыму, и можешь ли ты там что-нибудь спеть?

Меня очень беспокоит твой отдых: ты растрачиваешь себя немилосердно, а это мстит жестоко, верь мне.

Если б не ужасная жара – нам было бы очень хорошо здесь. Маленькая сельская гостиница всего на 6 комнат, но с тех пор как Булез[20] уехал – мы единственные постояльцы. У Славочки комната с роялем, и он занимается с утра до позднего вечера.

Концерт играл изумительно, и все критики писали, что его гений заставил Булеза быть теплее, нежнее. Булез дал 2 вечера современной музыки: или я была еще совершенно не воспринимающая (даже Grange Meslay на меня не произвела никакого впечатления), или все-таки эта музыка очень нам чужда, но я даже вышла и гуляла во время концерта во дворе.

Очень мне трудно было ощущать отсутствие Angele[21]. Мне показалось, все не так в этом году. Но после окончания фестиваля мы здесь одни, и я начинаю приходить в себя. Сплю днем, сплю ночью, даже вижу хорошие сны: что я пою, сначала очень слабым голосом, потом все сильнее и радостнее. Хожу гулять по полю, собираю полевые цветы – я так это люблю. В Дубровнике не будет травы, будет море, к которому я так равнодушна, но ничего не поделаешь. Прилечу или в конце июля или 1-го, 2-го августа.

Устройся так, чтоб мы вместе поехали на Оку, чтоб хорошо позаниматься перед открытием сезона.

Ты немножко недостаточно требовательна стала к себе, и это очень, очень опасно. Твое окружение в театре не требовательно к себе предельно. Я наблюдала решительно у всех, а ведь, несмотря на действительно милый спектакль, это так далеко от класса, от масштаба. Ты, наверно, можешь теперь сравнивать. Послала тебе телеграмму – буду ждать звонка. Крепко целую, нежно обнимаю. Н. Д.

Тур (Франция), 9 июля 1971 г.

Моя дорогая, дорогая!

Я хочу верить, что завтра твое последнее испытание, но если, не дай Бог, это не поможет, то дай себе и мне слово, что упорствовать больше не будешь. До такой степени идти наперекор природе – даже противоестественно.

Ты ведь отличаешься от окружающих тебя просто женщин.

Маленькая моя – ведь ты же принадлежишь могущественной силе – искусству. Ты сознательно хочешь забыть об этом?

Ты никому ничего не должна, ты пойми. Неужели ты не понимаешь?

А теперь? Ты страдаешь, ты мучаешься, ты оторвана от своей деятельности, и это не просто работа, это театр, это Моцарт, это Чайковский, это Доницетти, а песни, романсы? Дебюсси, Шуберт! Разговаривать на их Божественном языке. Тебе и никому другому выпало это счастье! Конечно, завтра очень важный момент, и раз ты этого хочешь – будем всей силой надеяться на удачу. Ну, а если – нет, то я, мама, больше не дам испытывать судьбу. Согласна?

Святослав Теофилович не слушается ни меня, ни Кузина[22]. Выйти погулять не соглашается. Все лежит и лежит. Стаскиваю за ручки к обеду и ужину. Прочел 1-ю часть Солженицына и Жорж Санд, которую передаю тебе. Я сегодня закончила 2-ую часть С<олженицына> и не могу в себя прийти от восторга и грусти, почти отчаяние. Как это прекрасно и какой это памятник! Обнимаю тебя со всей нежностью и силой. Твоя Н. Д.

Москва, больница, палата № 65,

15 октября 1971 г.

Галюня моя!

Отдыхаю, как много лет не отдыхала.

Ирина организовала быт во всех подробностях: все заботы с меня сняты (даже слишком), и мы с Митей хорошо спим и ночью, и днем, после обеда. Много читаем, ходим в кино, правда, весьма неудачно, но это ничего.

Сегодня, увы, заволокло все небо, дождь целый день, похолодало, и Митя ворчит.

25-го утром поедем в Таллин, переночуем там, побродим и 26-го выедем домой – 27-го будем в Москве, если все слава Богу. Пожалуйста, 25-го позвони Верочке[23] и попроси ее сообщить в консерваторию, что я за городом и 27-го зайду. Все ли у тебя хорошо? Как идут репетиции, спектакли? Спасибо, что поговорила со Славочкой – я успокоилась. Хоть бы он отдохнул и снова стал бы получать удовольствие от игры. Очень хочу прийти к тебе на Герцена. Здесь мне так легко ходить – воздух! Крепко, крепко целую.

Твоя Нина Дорлиак.

Пярну (Эстония), 20 августа 1973 г.

Галюша моя родная, родная.