Риф

– Микки, малыш, дорогой, я понимаю, что твое начальство уже успело проесть тебе мозги «тэтанами» и прочей похабенью, но я просто на всякий случай тебе напомню – это я тебя создала. И если ты думаешь, что я тебя не уничтожу – подумай дважды. Этот договор – «троянский конь», и мы оба это знаем.

– Юридически там все верно, – упрямо повторял он.

Марта подошла и склонилась над ним.

– Давай я тебе кое-что объясню. Я уже почти пятьдесят лет делаю профайлы на таких, как ты и твое начальство, составляю ваши психологические портреты. Поэтому давай я просто распишу возможные сценарии того, что будет дальше. Если мой фонд обанкротится и ты приложишь к этому руку, я приду за тобой. Ты не смотри, что я старая и дряхлая. Как раз наоборот: я старая, а значит, мне нечего терять; а еще я знаю о тебе все, и я дружу с твоей мамой. Посмотри на меня. Давай-давай, посмотри, хватит в стол пялиться. Я серьезно, Микки. Я не про суды говорю, хрен с ними, я понимаю, что против вашей армии мне в суде не выстоять. Но я и не буду драться со всеми, у меня на это нет ни ресурсов, ни времени; но моих ресурсов и знаний абсолютно точно хватит, чтобы уничтожить тебя, Микки. Посмотри на меня, ну чего ты опять глаза опустил. Посмотри на меня и скажи: я блефую?

Микки тяжело выдохнул сквозь зубы.

– Нужен нотариус, – сказал он.

– А мы никуда и не спешим, – Марта обернулась на Ли и Джун, – правда, девочки?

* * *

Обратно ехали в молчании. Джун сидела впереди и прижимала аннулированные документы к груди с такой силой, словно боялась, что они исчезнут, если чуть-чуть ослабить хватку. Марта молчала, потому что сорвала голос, а Ли – потому что до сих пор не могла прийти в себя. Она уже столько лет работала в фонде и привыкла ко многому: к тому, что для сектантов ты – враг и на тебя могут совершить нападение; к тому, что нападающие – тоже жертвы культа и чаще всего не понимают, что творят; к тому, что изучение культов – это опасная и неприятная наука. Но до сих пор Ли даже не подозревала, что война между культами и противостоящими им фондами ведется не только в плоскости психотерапии или грубой силы, но и в плоскости бюрократии. Оказывается, у сайентологов есть свои «спецслужбы», «шпионы» и «диверсанты», которые могут вот так юридически внедриться в фонд помощи жертвам, обанкротить и поглотить его; оказывается, это обычная практика; настоящая холодная война.

– Джун, – хрипло сказала Марта с заднего сиденья, когда водитель уже сворачивал на улицу Хорн-Лейк. – Такое не должно повториться, я надеюсь, ты понимаешь.

Джун кивнула.

– Такой трюк может сработать только один раз. Нам повезло, что Микки идиот, который слишком поторопился выслужиться. И еще нам повезло, что я его знаю и мне было на что давить. Прошу вас, дорогие, не заставляйте меня проворачивать такое, я не смогу. Я слишком стара, теперь как-нибудь сами, ладно?

Прошла неделя, и все вроде было нормально, но однажды утром Ли вновь увидела на лице Джун уже знакомое виноватое, щенячье выражение, и в этот раз не стала ходить вокруг да около:

– О господи, Джун, родная, пожалуйста, не говори, что ты опять что-то не то подписала!

– Нет. В этот раз все нормально. Ну, относительно. Надо поговорить.

Они зашли в кабинет.

– Мне вчера написал некто Дэвид Брум, – Джун замолчала, посмотрела в лицо Ли, пытаясь понять, говорит ли ей это имя хоть что-то. Ли задержала дыхание – конечно же она помнила Брума. – У него, – продолжала Джун, – случилась интересная переписка с одной девушкой из России. Ее мать ушла в секту. И судя по всему, во главе секты стоит… – Джун запнулась и посмотрела на Ли.

– Гарин, – сказала Ли и сама удивилась тому, что произнесла его имя; она уже несколько лет не произносила его вслух.

Джун кивнула и посмотрела на экран монитора.

– Девушку зовут, эммм, – она прочла по слогам, – Ta-ti-ana, фамилию я вряд ли смогу произнести. Че-пки-на или типа того. Она уже несколько месяцев копает под Гарина. И, в общем, я обещала Бруму, что ты ему напишешь. Ты же спец по Гарину. Может быть, сможешь как-то помочь.

Ли не стала писать сразу. Взяла паузу. Ей было страшно и тоскливо даже думать о том, что Гарин вновь объявился – что он еще жив вообще. На второй день она набралась смелости и написала Бруму. Он быстро ответил и предложил связаться с той русской девушкой. «У нее беда».

Ли написала Тане, и Таня ответила, очень подробно описала все, что произошло. История Тани привела Ли в ярость, причем она сначала даже не могла объяснить себе, почему злится, и, чтобы как-то успокоиться, прямо посреди ночи вылезла из постели, надела спортивный костюм, беговые кроссовки и отправилась на стадион, и нарезала круги по беговой дорожке до тех пор, пока не взошло солнце.

После забега ей стало немного легче, но утром, вернувшись и перечитав Танино письмо, она вновь ощутила, как от злости у нее сводит скулы.

«Он жив. Жив-здоров и опять взялся за свое. Он так и не понес наказания».

Она лежала в постели, но не могла сомкнуть глаз, спорила сама с собой, искала аргументы, копалась в себе, пыталась понять, что именно вызывает в ней такую ярость.