Рядом со мной (ЛП)

— Эмма вычистила холодильник в моей квартире — она говорит, там образовалась целая развитая цивилизация, готовящаяся запустить в космос свой первый корабль с гиперпространственным двигателем. Она говорит, я теперь у нее в долгу.

Он вздыхает. Время почти вышло, и он хочет сказать ей, что любит ее. Нет, он не станет говорить ей это тогда, когда она не слышит. Он уже говорил — когда она спала. Трус. Конечно, она и так знает о его чувствах, и она никогда-никогда ни слова не говорила об этой его неспособности произнести три простых слова — но теперь, теперь-то всё иначе.

Он хочет сказать ей, как сильно он ее любит, сказать тогда, когда она будет его слышать, когда она может улыбаться, когда он может смотреть в ее глаза.

Он не встречал в жизни никого храбрее ее, поэтому более чем справедливо, если он, для разнообразия, позволит себе тоже быть храбрым.

Он подождет. Он ждал ее, наверное, всю свою жизнь, он подождет, пока ей станет лучше.

***

Проходит час за часом — всё вокруг сговорилось не подпускать Уильяма к кофеину, но у него такое чувство, что он перепил кофе, потому что ему не сидится на месте. На сей раз, когда дверь открывается, он шагает из угла в угол, Эмма на работе, а дядя Виктории на улице, говорит по телефону. Уильям один с матерью Виктории в уютной комнате, которую умудрился выбить Леопольд (у Уильяма всё никак не укладывается в голове, что он теперь называет дядю Виктории вот так, просто по имени). Открывается дверь, и вошедший врач объявляет, что Виктория пришла в себя.

И он весь сдувается, опускаясь на стул, обмякает, словно его тело лишилось вдруг разом всех костей. Он слышит врача: тот говорит, что до выздоровления еще далеко, что Виктория слаба, что она будет испытывать сильную боль, что ей придется пролежать в больнице несколько недель, но только одно имеет значение — она жива.

Она жива — а значит, и он может жить тоже.

***

Она не помнит, что произошло. Последнее, что она помнит: она бежит в подвал, ей страшно как никогда, она знает и принимает роль, которую ей предстоит сыграть, и все сопутствующие риски.

Она не помнит совсем ничего после того момента, когда из ее легких вышибло весь воздух и убийца сбил ее на землю. Доктор сказал, что с учетом кровопотери и двух остановок сердца, подобная амнезия не редкость. Могло быть хуже. Должно было быть хуже — слишком много крови она потеряла, слишком близка была к смерти.

Больно. Она не может двигаться, не может даже поправить накрывающее ее одеяло, потому что тогда сразу накатывает изнеможение и невыносимая боль.

Викторию перевели из отделения интенсивной терапии в обычную палату. Она спросила медсестру, сколько времени она пробыла без сознания: когда она пожаловалась на дрянную подушку, Уильям с дядей (щеголяющим выцветающим кровоподтеком на челюсти) переглянулись многозначительно и весело, а мать обращается с ней как со взрослой и не зовет ее Дриной. Всё это как минимум странно. Еще страннее видеть, как мать болтает с Эммой и мило, даже ласково общается с Уильямом.

Чуть больше недели, объясняет медсестра и добавляет, что ее семья почти не покидала больницы.

— Ваш бойфренд вообще не уходил — я слышала, остальным пришлось заставить его поехать домой и принять душ.

По-видимому, их с Уильямом отношения уже ни для кого не секрет. Вряд ли для кого-то они стали открытием. Когда она перестанет чувствовать себя марафонцем на последних метрах дистанции, придется обстоятельно поговорить с дядей: она не допустит, чтобы что-либо угрожало карьере Уильяма.

К слову о Уильяме — нож в грудь всадили ей, в коме лежала тоже она, но он выглядит так, будто его пропустили через мясорубку.

Они одни (что редкость), сестры, заглядывающие в палату проверить ее показатели и капельницы, не обращают на него внимания. Морфин помогает, но от него ей хочется спать и в голове туман, и это ей не особенно нравится, поэтому она снижает дозу до минимума, хотя сам доктор сказал ей, что постоянная боль только замедляет восстановление организма.

— Тебе надо домой, — говорит она.

Уильям поднимает глаза от газеты.

— Не-а. Никуда я не поеду.

— Ты паршиво выглядишь, — говорит она. Это сущая правда: у него глубокие тени под глазами, он похудел, щетина на щеках постепенно становится бородой, у него изможденный вид.

— Серьезно, Уильям, я в порядке… — Она хочет пожать плечами, но сдерживается, узнав на горьком опыте, что плечами ей пока лучше не пожимать.

Уильям сворачивает газету, смотрит на нее и отвечает:

— Я именно там, где хочу быть, Виктория.

— Но работа… — начинает она.

— Я взял отпуск. — Уильям со вздохом берет ее за руку. — Я скажу это только один раз: мне плевать на работу и на репутацию, но тебя я потерять не могу!