Ревность

— Не надо, — ответил Девяткин. — Покойный Миша по твоему голосу догадался: что-то не так. И они догадаются. Мы будем ждать столько, сколько надо. Час, другой. Сутки, двое суток…

— Мы можем забрать бабу и уехать. Отвезти ее Джону и…

— Не фантазируй. Останавливаться нельзя. Если мы пожалеем этих парней сегодня, они найдут нас завтра. Найдут в Москве или в Лос-Анджелесе. Не важно, где именно. Найдут и не пожалеют. Надо закончить, что начали.

Какое-то время сидели молча. Девяткин курил, стряхивал пепел в грязную тарелку. В прозрачной тишине, нарушаемой едва слышными шорохами дождя, телефон зазвонил особенно громко. Эдик Волков выпалил скороговоркой.

— Разбудил? Или ты в последнее совсем потерял сон?

— Брось трепаться, — ответил Радченко. — Говори.

— Мы обработали на компьютере видеозапись постельной сцены. Вытащили кадры, которые получились лучше, светлее. Сомнений нет, это она. Суд примет эти материалы. Ну, если все преподать под аппетитным соусом: ты нашел у своей двери пакет с фотографиями. Посмотрел из праздного любопытства. А на них… Охваченный праведным гневом, ты подал документы на развод. Симпатии судьи на твоей стороне. А в бракоразводном процессе не так важен закон, как важны эмоции судьи. И его отношение к проблеме любовного треугольника. Это звучит банально, но судьи тоже люди. Ты слышишь меня?

— Да, слышу, — ответил Радченко каким-то не своим глухим голосом.

— До твоего возвращения у меня еще есть время. Возможно, в следующий раз мы получим снимки лучшего качества. И не только из постели Ключевского. У нее ведь есть и второй ухажер.

— Я все понял, — выдавил из себя Радченко. — Спасибо за информацию.

Он дал отбой и сунул трубку в карман. Некоторое время сидели молча. Радченко думал, что на кухне, слаба богу, выключен свет. Никто не видит его лица, бледного и напряженного. Никто не видит, как дрожат его руки. Хотелось залезть во внутренний карман куртки, где ждала своей минуты плоская фляжка с виски, и сделать добрый глоток. Такой, чтобы дух перехватило, а на душе сразу стало легче. Радченко сунул руку под куртку, коснулся пальцами фляжки, но подумал, что пить сейчас нельзя.

Загорелся огонек зажигалки, Девяткин закурил.

— У тебя с женой нелады? — спросил он.

— Нет, по работе кое-какие вопросы, — соврал Радченко. — А с чего ты взял насчет жены?

— Я ведь сыщик, — уклончиво ответил Девяткин. — Просто интуиция…

Снова долго молчали, Девяткин то ли о чем-то думал, то ли просто смотрел в темноту.

— Когда мы входили в дом, я стрелял от бедра, не прицеливаясь, — сказал он. — Поэтому дважды промазал с двух шагов. Бывает… Ну, с левой руки я никогда толком не умел стрелять. Да, никогда не умел… Я вот что думаю: может быть, у тебя лучше выйдет?

— Да, наверное, — голос Радченко звучал не слишком уверено.

— Ты ведь служил в морской пехоте. И даже в боевых действиях принимал участие. Ты сможешь это сделать?

— Смогу.

Девяткин протянул ему пистолет.

Вадим первый заметил машину. Свет фар скользнул по деревьям, серый седан остановился на дороге, пассажир вылез с переднего сидения и стал возиться с самодельными воротами из почерневших досок. Ветер перегонял с места на место клочья тумана, дождь не собирался заканчиваться.

Радченко встал в глубине кухни напротив двери. Взвел курок, согнул руку в локте, а локоть прижал к боку, чтобы рука не дрожала. С этой позиции у него был хороший обзор.

Ворота не были заперты, но одна из створок, едва державшаяся на петлях, сильно покосилась, ее приходилось не толкать, а тащить за собой, приподнимая над землей. Крупный мужчина жмурился от света автомобильных фар и, кажется, что-то говорил. Он был одет в поношенные джинсы, вздувшиеся на коленях, и серую вельветовую куртку.

— Кто это? — спросил Девяткин.

— Это Глеб, — выдавил из себя Вадим. — С ним я договаривался об оплате и решал все вопросы. В машине Илья. Молодой парень, бывший боксер.

Разобравшись с воротами, Глеб не стал дожидаться, когда заедет машина, подгоняемый дождем он поспешил к дому. Остановившись возле ступенек летней веранды, приподнял ногу и потер подметкой ковбойского сапога о край ступеньки, соскребая прилипшую грязь. Девяткин спокойно поднялся, взял Вадима за руку, словно несмышленого ребенка, и повел за собой в темноту коридора. Радченко, выжидая, отступил со своего места направо, здесь была самая густая тень. Глеб не спешил заходить в дом, он курил с другой стороны двери, на летней веранде, дожидаясь приятеля.

Радченко чувствовал, как бьется сердце, а рука, сжимавшая рукоятку пистолета, подрагивает. Он не думал о том, что прямо сейчас, через несколько секунд, ему надо убить человека. Эта мысль ушла куда-то и бесследно пропала. Он думал о том, что Галя не ложилась в постель с Ключевским, она не могла этого сделать. Пусть жена испытала влюбленность в этого придурка, чего в жизни не случается, но лечь с ним в постель…