Ревность

— Не хочу ничего слышать, — продолжал старик, его щека дергалась. — Ты пишешь книги о подонках, о Шалевиче, которому место в тюрьме. Ты дружишь с отбросами общества. С уголовниками, которые выдают себя за политиков и диссидентов. Поэтому и сам превратился в подонка. Еще бы, дружить с подонками и оставаться порядочным человеком — задача невыполнимая. Ты начал скрывать свое имя и подписываться псевдонимом. Как жулик, как последний ворюга. Мне стыдно за тебя. Теперь уходи, не хочу тебя больше видеть. Роза, ты, пожалуйста, останься. Посиди со стариком. Спину тянет. И ноги что-то ноют. Наверное, потребуется массаж.

— Конечно, — подскочила Роза. — Я все сделаю…

Павел со слезами, закипавшими на глазах, вышел из комнаты, спустился по широкой лестнице.

* * *

Отцовского лимузина перед крыльцом не было, значит, добираться до гостиницы придется самостоятельно. Через калитку в воротах Павел вышел на пустую дорогу, можно позвонить и вызвать такси прямо сюда. Но тут он вспомнил, что мобильный телефон остались наверху. Мысль о том, что надо вернуться, показалась невыносимой.

Он долго шел по солнцепеку, кое-как добрался до закусочной у перекрестка, зашел внутрь, выпил воды и по телефону-автомату вызвал такси. Оказавшись в гостиничном номере, разделся и долго расхаживал по комнатам в одних трусах, что-то бормотал себе под нос, но так и не смог успокоиться. Отец зашел слишком далеко. Терпеть это унижение дальше — невозможно. Надо бы уезжать, прямо сегодня, сейчас же, взять Розу и улететь в Москву. Но сделать этого нельзя. Иначе после смерти отца он не получит ни цента.

Роза пришла поздно вечером, она казалась расстроенной. Обычно она, не стесняясь своей наготы, переодевалась перед мужем. Но на этот раз заперлась в ванной, а вышла оттуда в халате до пят.

— Ты мог быть помягче с отцом, — сказала она. — Папа — больной старик, а ты…

Павел подумал, что Роза никогда прежде не называла Наумова отцом, тем более папой. Только по имени и отчеству.

— Что я? Что я сделал не так?

— Ты затеял какой-то мелочный спор, вместо того, чтобы согласиться с отцом, — бросила Роза. — Он сказал, что ты вырос отвратительным человеком. Черствым и грубым. Он сказал, что эта дружба с Шалевичем, с бандитами окончательно тебя развратила, испортила.

— Очень интересно. Ну, говори, говори дальше… Что он там еще изрек? Только ничего не пропусти.

— Папа сказал, что ты попусту растратил свой талант. Что твои книжки надо продавать в аптеках вместо снотворного. Прочтешь абзац — и спать хочется. Такие они нудные и скучные. Он сказал, чтобы ты завтра не приходил. И вообще…

— Милая, ты ничего не забыла? — Павел понимал, что говорит то, что говорить не следует, но уже не мог остановиться. — А что он сказал по поводу твоего массажа? Надеюсь, он получил удовольствие? Был удовлетворен обслуживанием? Или на этот раз у него ничего не получилось? Так сказать, машинка не заработала?

— У него все получается в отличие от тебя. И машинка в отличие от твоей, никчемной полумертвой машинки, еще работает. Отец прав: ты безнадежный дурак.

Роза заперлась в спальне. Павел подумал, что любовь к жене, если такая и была когда-то, остыла и прокисла как суп недельной давности, забытый на плите. А Роза… Она никогда его не любила, а теперь не упускает ни одной возможности сделать ему больно, мстит. От этой мысли стало горько. Он упал на диван и застонал.

* * *

Через час он поднялся, подошел к бару. Долго смотрел на бутылку водки и пластиковую емкость с соком. Но вместо того, чтобы смешать коктейль, вышел на балкон, долго разглядывал россыпь огней внизу и голубой прямоугольник плавательного бассейна. Люди толпились возле летнего бара, стилизованного под туземную хижину, плавали и наслаждались прекрасной погодой.

Он вернулся в комнату, вспомнив, что верным лекарством от жизненных невзгод для него всегда оставалась работа. Сел к столу и попытался думать о сюжете будущего романа. Итак, его герой узнает о неизлечимой болезни. Он нарисовал на странице блокнота кладбищенский крест. Наверняка перед кончиной литератор задумается: каким будет памятник, что установят на его могиле. Возможно, это традиционная гранитная доска с банальной эпитафией, вроде «Спи спокойно, любимый».

Возможно, герой захочет что-то оригинальное: памятник в форме раскрытой книги, на странице которой выбьют названия написанных им романов. Это неплохая мысль. Павел нарисовал надгробье, написал под ним: «Смерть кажется мне избавлением от жизненных бед и лишений».

Но с другой стороны, только человек крайне тщеславный, тупой и пошлый может написать на надгробье названия своих романов. А его герой напротив человек скромный, интеллектуальный, душевно чуткий. Впрочем, пусть надгробье будет в виде раскрытой книги. Из белого гранита в рост человека. Теперь нужно придумать какое-то мудрое, исполненное высокого смысла изречение, интересную эпитафию. Лучше всего взять ее из собственной книги.

Он взял со стола одну из своих книг, раскрыл ее наугад, ткнул пальцем в первое попавшееся место и прочитал вслух: