Реверс

Проблем не возникло. Замнач КМ Борзов, теперь и.о. начальника, оказался на рабочем месте. Он обрадовался успеху розыска, подписал бумагу, не читая.

— Хоть, один хороший повод появился! — хлебосольно вынул из стола ополовиненную бутылку «Дербента» и два гранёных стакана. — Наливай, именинник!

Сан Саныч квасил вторую неделю. Расслабон объяснял затянувшимся стрессом после выхода из отпуска. Каждый божий день обещал Птицыну завязать. После утреннего ЧП стало ясно, что день трезвости у товарища подполковника наступит не сегодня. И, скорее всего, не завтра.

Калёнов не стал отказываться. Для любого уважающего себя опера выпить за раскрытие — святое дело.

Чокнулись, махнули. Коньяк попался злой, на вкус — гадкий. Сетовать на букет офицеры не стали. Принципиален был градус, а он существовал.

— Не палёнка, не мохай! — с перекошенным багровым лицом успокоил Сан Саныч.

Рома торопливо зажёвывал лимонным печеньем, пачку которого начальство презентовало в качестве закуси.

Борзов за последние годы раздался вширь до размера «XXXL»[203] и обрюзг. Заплывшие веки сузили глаза в щёлки. Прежнего удалого молодца, фаната сыска, можно было распознать, когда Сан Саныч воодушевлялся какой-то креативной идеей. Тогда вновь шало блистали золотые фиксы, сиял синий смышлёный взор.

Заместитель устраивал Птицына на все сто. Он не интриговал, не подсиживал, не спорил, поручения выполнял усердно. Собственные шкурные дела вёл осмотрительно. Имел достаточный авторитет среди оперсостава, а память — вообще феноменальную. За преданность, уравненную с порядочностью, Вадим Львович прощал Борзову национальные слабости. Впрочем, когда Саныч раскочегаривался, полковник устраивал ему встряску.

Во время длительного отсутствия Птицына (отпуск, больничный) Борзов рулил криминальной милицией с огоньком. В нём просыпалась инициатива. По-хорошему, его давно следовало отпустить в самостоятельное плавание, пока он не заплесневел на вторых ролях.

— Обмоем ножки шефского внука! — с обеда причащавшийся в одиночку Борзов соскучился по компании.

— Саныч, разреши в дежурку сгоняю? Отдам бумажку, — Калёнов привстал. — Чё-то я поплыл после первой. Целый день не жравши.

— Эх, молодёжь! Ну, беги. Пусть о твоих славных подвигах возвестят королевские трубадуры!

Рома полетел в дежурную часть. За пультом сидел Медведев, понимавший всё с полуслова.

— Сделаю, — заверил майор, не прекращая инструктировать по рации патрульный экипаж, работавший по свежему уличному грабежу.

Лишь теперь Калёнов ощутил удовлетворение от добросовестно выполненной работы. Утром на стол генералу ляжет суточная сводка о происшествиях по области. Позитива в ней всегда меньше, чем негатива. Каждый мало-мальский успех на счету. Поэтому удача начальника Острожского уголовного розыска не останется без внимания. Простая русская, хорошо запоминающаяся фамилия отложится в нужной ячейке тренированной памяти большого босса.

Калёнов отсутствовал от силы пять минут, а втык всё равно получил.

— Тебя только за смертью посылать! — сердито тряс брыластыми щеками Борзов.

Обмыли ножки, и без паузы подполковник разлил остатки.

— За здоровье Львовича.

— Как он?

— Вроде получше. По состоянию на семнадцать часов пришёл в себя. Ночь покажет, как карта ляжет.

— Из реанимации не перевели?

— Сутки продержат по любому.

Борзов, смяв ладонью лоснящийся подбородок, пристально уставился на Калёнова. Тот протестующе замотал головой.

— Саныч, чё хочешь делай, я в лавку не побегу. Нам обоим хватит. Завтра тяжёлый день.

— Я тебе, Ромуальд, по огроме-енному секрету поведаю новость. А ты после сам решишь, стоит под неё квакнуть или нет. Ну так как?

— Слушаю.

И подполковник, напустив на себя таинственный вид, полушёпотом рассказал об уголовных делах, возбужденных прокуратурой в отношении Сомова и Птицына.

— Ты думал, просто так Львовича инфаркт шарахнул?! И шеф целый день в молчанку играет. Ни слова мне не сказал, хотя за внучонка по рюмахе мы с ним дёрнули.

— Где же тогда утекло?

— Девчонки из учёта шепнули. Им статкарточки передали. Там — фабула с фамилиями.

— Какой следак будет расследовать?

— Следа-ак! Самолично советник юстиции Кащей на тропу войны вышел. Сам дел навозбуждал, сам следствие ведёт. Я сразу Кораблёву прозвонился. Конечно, узнай я раньше, я б лично у него спросил. Чтоб он мне в глаза посмотрел. Я ж целый час у него на совещании просидел. Из пустого в порожнее переливали. Прикинь, Ром, ни одна падла не обмолвилась…

— Ну, и чё Кораблёв?

— Факт подтвердил, а потом, как проститутка, хвостом закрутил. «Конфигурация неоднозначная, будем всесторонне разбираться». Фа-фа, ля-ля, три рубля… Тьфу!

— А ты его, Саныч, превозносил всю дорогу. «Александр Михалыч такой, Александр Михалыч сякой». Все они, суки прокурорские, одинаковые.

— Ситуация до боли напоминает классический сюжет, — гибким жестом экскурсовода Борзов указал на репродукцию полотна Репина «Арест пропагандиста», висевшую рядом с настенными часами.

На картине мрачные грузные жандармы крутили руки гражданину в кумачовой рубахе. Одухотворённый взгляд революционера источал готовность погибнуть за правое дело.