Реверс

— Окошки куда выходят? — Калёнов спросил, не оборачиваясь.

— Зал и кухня — во двор, спальня — на остановку, — сориентировал убойщик.

— Палыч, блокируешь путь отхода на остановку. Как злодей выскочит, гаси его монтажкой! — скороговоркой частил Калёнов, расстёгивая под мышкой липучку оперативной кобуры.

— Чего ж не сказали, чтоб я вооружился? — водитель воспринимал стёб молодого начальника за чистую монету. — Раньше так не работали.

— Это точно. Серёга, подстрахуй Палыча. За крайним окном секи. Мы с Андреем проверим хату. Если чисто, свистнем. Ну, с Богом! — как ни хорохорился Калёнов, а скрыть мандраж не мог.

Причина для волнения имелась достаточная. В квартире они вполне могли нарваться на вооружённого беспредельщика, переступившего через кровь.

«Нива» скромно приютилась у торца пятиэтажки. Калёнов с Рязанцевым гуськом двинули под окнами, игнорируя цветочки в палисаднике.

Код замка на подъездной двери убойщик помнил. Одним касанием растопыренных пальцев нажал три кнопки. Раздался щелчок.

Начальник УР одобрительно кивнул:

— Шаришь, ара.

И боком скользнул в подъезд. Внутри было полутемно и прохладно. Первая квартира располагалась, как и положено, слева на площадке. Калёнов, крадучись, поднялся на несколько ступеней выше по лестничному маршу. Вынул пистолет, твёрдо упёрся правой ногой, изготовившись для броска.

Рязанцев встал перед дверью. Большим пальцем утопил кнопку звонка, прислушался к звукам внутри. Запоздало себя упрекнул: «Торо-опимся, блин. Надо было сперва жалом поводить».

Вчера, воспринимая Молоткова, как сторчавшегося доходягу, он заходил сюда без опаски, один и без оружия.

Донеслось шарканье шлепанцев и бабье причитание: «Опять кого-то принесло».

В левой руке убойщик напоказ держал свёрнутые трубой бумаги на обыск. Рабочая рука касалась рукояти табельного ПМ, который опер носил в поясной кобуре под выправленной футболкой.

— Кто?!

— Зоя Фроловна, это опять из милиции. Откройте, пожалуйста.

— Осподи, сколько можно шастать? — лязгнуло железо, тяжёлая дверь скрипуче приотворилась.

В щель протиснулся гибкий, как угорь, Калёнов. Ствол он прятал за спиной.

— Разрешите, — сказал утвердительно.

— Куда прёшься? — хозяйка возражала слабо.

— У нас разрешение суда на обыск, Зоя Фроловна, — Рязанцев корпусом настойчиво оттирал хозяйку к вешалке, получая доступ в прихожую.

Калёнов двинул вглубь квартиры. Напарнику для проверки оставил совмещённый санузел и кухню, где на плите булькало в большой эмалированной кастрюле.

— Чисто, — майор обернулся шмелём.

— И у меня, — отозвался Рязанцев.

Уже не шифруясь, Калёнов зачехлял пистолет в сбрую. Хозяйка всплеснула руками.

— Вона как! С револьверами врываются! Инвалидку боитеся, молодчики?! — сквозь хроническую замотанность рвалось отчаяние.

Майор имел ответ по существу, но отвлекаться на второстепенное не стал. Он интенсивно кубатурил, как ловчее реализовать свою задумку.

Достал мобильник, вызвал Сердюка:

— Чеши сюда, ара! По дороге понятных зацепи.

Уровень опасности упал, и Рязанцева накрыл ужасный запах, царящий в жилище. В нём смешались миазмы тяжёлой болезни, старческой немощи, едких человеческих выделений, пищи, состряпанной на самом дешёвом растительном масле, и ещё десяток удручающих компонентов. Сверху всё было орошено густым амбре аптеки, неподвластным проветриванию.

В маленькой комнате лежал овощем после инсульта хозяин Борис Борисович. В прошлом — первый парень на посёлке, кузнец, передовик соцтруда и пятиборец. Приводя в начале восьмидесятых в заводскую секцию бокса сыновей-погодков, он вообразить не мог, что десять лет спустя его золотые пацаны прямиком с ринга, очертя головы, ринутся бандитствовать.

Не спрашивая разрешения, Рязанцев отдёрнул тюль и распахнул форточку в зале. Внимательно огляделся, адаптируясь. Для каждого неблагополучного жилья обязательна хоть одна примета счастливого прошлого. Таковой здесь была цветная фотография, висевшая в рамке над продавленным диваном.

Братаны, прикинутые в фирменный «адидас», стояли в обнимку. Короткие стрижки, подбородки — шершавые булыжники, мощные надбровные дуги, специфически приплюснутые переносицы. Интеллекта наблюдался дефицит, но злобы на окружающий мир не было. На мускулистых шеях — медали на шёлковых лентах. Старший Молотков, полный тёзка отца, торжествующе задрал вверх руку с блестящим спортивным кубком.

Сейчас Боб тянет срок за вооружённый групповой разбой. Суд нарезал ему одиннадцать лет строгого режима. Ни мать, ни, тем более, отец его не дождутся.

Рядом с фоткой — потемневшая медная чеканка с олимпийским медвежонком. Изделие однозначно кустарной работы, знаменитая мишки-на улыбка выглядела виноватой.

Калёнов озабоченно принюхался:

— Выкипает, что ли? Горелым запахло.

Сигнал сработал, хозяйка прытко ухромала на кухню.

— Пригляди за ней, — майор подал знак убойщику.

Дисциплинированный Рязанцев повиновался. На шестиметровой кухоньке он выяснил, что действий по уничтожению улик женщина не совершает. Повернув коричневый вертушок на плите, она убавила газ. Вытерла руки замызганным фартуком.