Рецидив

Ворота затрещали и упали внутрь. Высокий старик, сжимавший обеими руками длинный, окованный медью посох, преградил путь воинам Рима. Мгновение и воздух рассекла метательная гаста, пронзившая бессменного стража Общины насквозь. Центурион, опасаясь нападения, построил своих самаритян с их половинными скутумами в некое подобие черепахи и не торопясь двинулся к видневшимся за рощей белым строениям. Оливковые деревья были подготовлены к сбору урожая, тут и там виднелись широкие холсты, заботливо расстеленные под кронами, что бы ни одна драгоценная ягода не пропала. Максимус видел, что самаритян очень интересовали оливы, строй быстро распадался и, если бы не грозные окрики его друга, то они непременно бы занялись грабежом. Скоро то, что осталось от самаритянской «черепахи» подошло к большому дому, беленому мелом. Дверь была заперта, а изнутри слышалась какая-то местная песня.

– Именем Великого Рима! – загремел Руфий, – Приказываю открыть дверь!

Подбежавшие самаритянские наемники загрохотали в нее палицами и топорами. Толстая дверь оказалась прочней ворот, но и она недолго сопротивлялась.

Потом Максимус увидел на что способны легко вооруженные самаритянские ауксилии63 против тех, кого они всегда считали своими врагами.

– Стоять! – взревел старый товарищ Максимуса, – Женщин и детей не трогать! Кому сказал! Вам, что не нужно серебро после похода!?

Самаритяне несколько поубавили прыть. Тут и там корчились в крови люди, крики боли наполняли внутреннее пространство общинного дома. Максимус теперь видел все глазами Центуриона. Как же ему было приятно смотреть на это побоище. Он остановил резню отнюдь не из жалости, нет! За молодых женщин с детьми и подростками он мог выручить хорошие деньги на рынке Кесарии. И тут его взгляд привлекла группа людей, собравшихся у дальней стены. Несколько мужчин неумело держали перед собой табуретки, думая защититься ими от длинных, широких клинков его людей, а за ними сгрудились с десяток молодых и старых женщин, прижимавших к себе нескольких детей. Вперед выступил худой старикан в совершенно белом балахоне с длинной клюкой, Максимусу подумалось, что его вместе с домом белили мелом.

– Что вам надо, о, жестокие люди? – обратился к ним дед на чистом италийском языке.

Максимус замер в изумлении. Откуда этот варвар?

– Если вы пришли за деньгами, то возьмите, но оставьте нас в покое! – он сделал знак и двое подростков вынесли небольшой, но явно тяжелый сундук.

– Твоя секта стала рассадником зелотских нечистот! – заявил ему Максимус голосом своего друга Руфия, – Откупиться уже не получится!

– Остановись, доблестный латинянин! – поднял руки вверх белый старик, – Много ли тебе доблести сражаться с беззащитными?

Какие-то знакомые нотки послышались Центуриону в голосе старика. Воспоминание о недавнем проигрыше молодому волосатику, назвавшимся сыном Квинта, наполнила его разум кровавой ненавистью!

– Тебе не задурить мне голову пустой болтовней!

Верный гладиус сам оказался в руке и через мгновение, потребовавшееся на короткий шаг, белый балахон старика богато расцвел красным узором. Двое взрослых мужчин, пытавшихся защитить остальных, упали на месте, разбрызгивая содержимое своих голов. Женщины истерично завизжали, дети заплакали, мальчишки-подростки, бросившиеся было к старику, скорчились рядом, пронзенные дротиками самаритян.

– Довольно! – смог наконец овладеть собой Центурион, – Этих с собой!

Йоан с тяжелым вздохом оторвал свою руку от головы отца и, отступив, прислонился к стене земляной темницы. Квинт Максимус сидел некоторое время неподвижно, удивленно моргая глазами.

– Это что такое было? – сфокусировал он взгляд на Йоане, – Ты что, колдун!

– Меня научил этому мой брат, которого ты хотел убить в Цезарии.

– Допустим! – скажи, почему тогда Руфий не вернулся ко мне?

Йоан устало отделился от стены и снова наложил руку на лоб отцу.

Они выгребли всё ценное из общинных домой, насовали в большие мешки разных птиц, что бы съесть по дороге и подожги все строения. Самаритяне не погнушались обтрясти все оливы в приготовленные для этого холсты. Сундучок полный серебряных и золотых монет, Центурион повесил себе за спину. Связав щиты, как волокуши, и погрузив на них всё награбленное, самаритянская когорта с победой, направилась в сторону Кумрана, гоня перед собой пару десятков женщин с детьми.

Пройдя не более стадии от разбитых ворот общины, они увидели каких-то людей, бежавших к ним со стороны пустыни.

– Отпустите наших сестер с детьми! – послышался грозный выкрик на арамейском.

– Это еще что за вороний корм! – повернулся к ним Центурион, на всякий случай, одевая на руку скутум64.

– Отпустите пленников и расстаньтесь с награбленным! – услышал центурион-Максимус громкий голос Йоана.

– К бою! – скомандовал Руфий.