Читаем Рембрандт полностью

— Друзья и почтенные граждане нашего родного Амстердама! — сказал он. — Сейчас к нам обратится с краткой речью человек, который не нуждается в том, чтобы я представлял вам его. Разрешите передать слово главе Хирургической гильдии, нашему любимому и уважаемому Николасу Питерсу, более известному под именем доктора Тюльпа.

Врач выждал, пока смолкнут вежливые рукоплескания, и отвесил собравшимся низкий поклон, проделав это с такой быстротой и с таким натянутым лицом, что было ясно — он не придает слишком большого значения ни аплодисментам, ни своему почетному положению в обществе, ни краткой речи, которую намерен произнести. Однако, несмотря на кривую улыбку, появлявшуюся в уголках его рта всякий раз, когда он останавливался, делая паузу или переводя дух, все, что он говорил, звучало искренне и честно. Те, кто присутствует здесь, — сказал Тюльп, — сошлись сюда, чтобы отметить окончание еще одного года плодотворной работы. Но одно дело отмечать событие, а другое — предаваться самодовольству, и он не сомневается, что собравшиеся понимают это не хуже его. Очень хорошо, конечно, что истекший год ознаменовался известными успехами: посажено довольно много деревьев, и теперь получился настоящий плодовый сад, несколько увеличены порции хлеба и селедки, стало больше торфа для каминов, выросло число книг в маленькой здешней библиотеке. Это очень похвально, и тем не менее он обязан напомнить, что этого мало. Каждый щедрый благотворитель без труда поймет это, если попробует хоть на один завтрашний день ограничить себя тем, что он дал другим. Хочется ему, допустим, побаловать себя бокалом подогретого вина? Но о вине в маленьких домиках и не слыхивали. Понежиться в кресле с подушками и мягкой спинкой? Но здесь сидят на голых досках. Укрыться теплым одеялом? Но тут считают вполне достаточным одну простыню и реденькое покрывало. Нужна ему лампа, чтобы читать ночью, когда не приходит сон? Но масло здесь выдают в строго ограниченном количестве, и свет гасится уже в девять часов, хотя старики, как известно, спят мало. Амстердам славится своими благотворительными заведениями, по числу их он, несомненно, превосходит все города Европы. И все же, пока пропасть между тем, чем владеет человек, и тем, что он готов пожертвовать, так глубока, как сегодня, никто из присутствующих, включая оратора, не имеет оснований быть довольным собой.

Саския, глаза которой заблестели от слез, подняла руку и незаметно вынула из ушей крупные жемчужные серьги. Рембрандт потрепал ее по колену и трижды показал ей растопыренные пальцы — он намерен пожертвовать тридцать флоринов. Она кивнула и улыбнулась ему, но тут председатель банкета строгим голосом объявил, что следующее и заключительное слово на сегодняшнем вечере будет предоставлено господину Иосту ван ден Фонделю, творения которого являются украшением родного языка и славой Амстердама и который прочтет стихотворение, написанное по случаю торжества.

Плотный стареющий лавочник в коричневом камзоле и плохо накрахмаленном полотняном воротнике встал из-за стола и подошел поближе к свету, держа в коротких толстых руках внушительный свиток пергамента с очередным украшением родного языка и славой Амстердама. Голос, вырвавшийся из его упитанной груди, был зычен и напыщен. Первая строфа — а слушают всегда только первую строфу, — открывшаяся традиционным обращением к классическим богам, представляла собой мешанину из богословия и философии. И все это выглядело особенно тошнотворно из-за тех, кто окружал поэта: Тесселсхаде Фисхер изображала на лице восторг, у Хофта был вид человека, созерцающего некое блаженное видение, а фон Зандрарт кивал головой на каждой рифме, словно созвучие двух не к месту притянутых слов казалось ему настоящим чудом.

— О чем здесь говорится? — шепотом спросила Саския.

Рембрандт пожал плечами и, не думая о том, что на него смотрят, развел руками. Он предполагает, что стихотворение толкует о «закате дней»: в нем развивается нелепая мысль о том, что, поскольку некоторые боги, например, Юпитер, Сатурн и Нептун, тоже стареют, старость равняет нас с богами. Все остальное время Рембрандт развлекался тем, что смотрел на стол стариков и задавал себе различные заманчивые вопросы. Как выглядел бы Юпитер, если бы потерял все зубы? Страдал ли Сатурн недержанием мочи? Не жаловались ли друг другу морские нимфы на старческую похотливость Нептуна? А поскольку от этих вопросов щекотало в горле и хотелось смеяться, Рембрандт был только доволен, что соседи по столу, которых, несомненно, остановил его плотно сжатый рот, не стали требовать от него изъявлений восторга, когда чтение кончилось и раздались громовые рукоплескания.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии