– А вот рабскую привычку в себе полностью так и не изжила. Первое, что приходит мне в голову после получения приказа или указания – подчиниться, а потом уж начинаю противиться, если в нем что-то не устраивает. Я не люблю в себе это. Всю жизнь воюю с собой.
– Это не трусость, в тебе осторожность говорит. Ты с детства созерцатель и бессребреник. А я боролась со своими и чужими мелкими пороками юмором, иронией и сатирой, что не способствовало «тесному общению с массами», – шутливо закончила Инна.
– Я так, к сожалению, не умела. Шутить я могла только в приподнятом настроении, в хорошей компании.
Инна вдруг что-то сонно нечленораздельно промычала и надолго замолчала. Уснула?
«Устала, бедная. О чем таком важном помимо болезни она хотела со мной поговорить?» – пыталась догадаться Лена. Эта мысль неотступно сверлила ей голову.
Внезапно она подумала: «Что в институте останется после меня: книги, рефераты, статьи, изобретения? Всё в копилку познаний. А это уже кое-что. И даже эти мощные стальные рельсы в лабораториях, которые мне изготовили на местном заводе, вместо примитивных трубчатых направляющих. Теперешние приборы износятся, устареют, вуз купит новые, более совершенные, а крепкие, надежные рельсы останутся стоять на столах, пока будет существовать факультет. И мои художественные книги что-то, да значат. Они для меня тоже как мои дети. Мир мудро и рационально устроен: тело человека исчезает, а энергия мыслей, слов и дел остается».
Похоже, Лена, убаюканная позитивными мыслями, тоже задремала.
10
Инна без связи с предыдущим забормотала, может быть, вслух продолжила свои тайные мысли:
– … Вадим уже не пробуждает во мне хороших воспоминаний, и сердцу больше не тесно в груди. Он выветрился из моей головы. А когда-то казалось, что весь свет мира отражается только от него. И верилось в милость небес. Вот ведь как бывает. Так почему же любая мысль о нем до сих пор причиняет мне боль? Эта боль разбитых надежд? Обид? Однажды взглядом выхватила в толпе его лицо. Показалось на миг. И голова пошла кругом, захлестнула волна ошеломляющей страсти, колени подломились. Растерянность перед увиденным была настолько велика. И будто вновь все на свете, кроме него, разом потеряло смысл. Потом еще долго искала, выбирала его взглядом из многих встречных, всё надеясь еще раз увидеть. А считала себя излечившейся. Вот ведь дуреха, втюрилась. Ненавижу! А безжалостный внутренний голос напоминал: сама виновата, сама.
– Не казни, не изводи себя прошлым.
– Давно сдалась, капитулировала. Моя трудность всегда заключалась в том, чтобы воспринятое чувствами скорее донести до разума, проникнуться им. А у тебя все наоборот, – усмехнулась Инна.
– Андрей всё значил в моей судьбе. Он безраздельно завладел моим сердцем. Оно навек отдано ему. «Я им побеждена. И только в том моя победа».
– Ты умрешь побежденной своею любовью! – переделала поэта Галича Инна.
– Я ушла, а душа моя осталась с ним. Я приговорена быть одинокой. Когда мне бывает трудно, я сразу напоминаю себе, что сама выбрала этот путь, и не ною.
– Я слышала, что люди, которые мало любят себя, заполняют свое сердце чужой любовью, попадают в сильнейшую зависимость от объекта своего обожания и считают это настоящей любовью. Нас не учили любить себя.
– И такое случается. Но не со мной. Я часто чувствую, будто Андрей руку мне на плечо кладет, и сердце замирает от нежности. И от того, что прошло много лет, это чувство не утратило очарования, напротив, сделалось еще более драгоценным. Ничего не ушло. Я не знала, что такое желать мужчину, пока не встретила Андрея.
Перед внутренним взором Лены замелькали годы, предшествовавшие их разрыву.
«Руку она его помнит! «Как пригрело солнышко горячо. Положи мне голову на плечо». Хотя разве надо ждать от любимого чего-то необычного, особенного? Но быть верной тому, кто тебе изменил? Идиотизм, – сердито думает Инна. – Остановила в памяти именно это мгновение и молится на него, словно всё остальное не представляет для нее никакого интереса. Может, еще и разговаривает с его тенью и советуется?»
– И зачем вы тогда расстались?
– Понимаешь, когда мужчина и женщина любят друг друга, они все равно любят по-разному. Даже если он особенный…
– О! Перед ним меркнут любые самые высокие слова! Он в ярком золоте твоих мечтаний… А элементарное желание мужчины ставит тебя в унизительное положение? Ты теряешь самоуважение? Не желаешь опускаться до низменных чувств, до животного наслаждения? – не замедлила «проехаться» Инна. – Ты «ушибленная» Андреем. Часто о нем вспоминаешь?
– Я не вспоминаю о нем. Я его не забывала. Моя любовь к нему теперь гораздо глубже, чем прежде. Видимо, в моей душе что-то из того, что было между нами, осталось неприкосновенным, защищенным от быта. «И шум порывистых берез среди погаснувших полей». Любовь ко мне пришла прекрасной ранней осенью.
«Говорит спокойно, буднично, но внутри нее до сих пор вулкан. А у меня глыба льда», – вздохнула Инна.
– Так и не встречались? Не скрываешь?
– Он не давал о себе знать, я не напрашивалась. Ты меня знаешь.
– Питалась слухами?