Реквием

– Уединение – выбор человека, а одиночество – его проклятье! Любой человек имеет право хоть иногда позволять себе быть слабым. И хорошо, если рядом есть кто-то, кто его поймет и поможет, когда это так необходимо.

– Ты права. Иногда хочется забыть все эти «китайские церемонии», послать всех куда подальше! Побыть свободной, независимой, естественной, даже смешной. Я никогда не отказывалась от ответственности, но как порой хотелось, чтобы рядом оказался человек, способный не только расслабить, отвлечь, но и переложить часть моих забот на свои крепкие надежные плечи. Но… – Лена широко и безнадежно развела руками.

– Ты привержена Декарту? «Принятие решений должно быть максимально освобожденным от чувств».

– Нет, я сторонница современной теории о том, что именно чувства – основа принятия решений. Помнишь, писали о человеке, в результате травмы потерявшем способность чувствовать? Он не мог выбирать. Но куда же без логики? – Лена прикрыла тяжелые веки.

– Когда ты злишься, то внешне становишься еще более спокойной. Не позволяешь себе взрываться. И тем учишь всех быть терпимыми. Для тебя характерна не только внешняя дисциплина, но и дисциплина внутреннего содержания. Это высший класс. И у сотрудников возникал не страх наказания, а боязнь перед тобой опозориться.

– Я не стала спокойнее. Последнее время у меня просто не хватает сил на эмоции.

«Когда Лена уверена, что ее никто не видит, в лице ее тишина, благость, мудрость и некоторая суровость, впечатанная в глаза трудностями жизни», – подумала Инна. И усмехнулась:

– А меня всегда легко было вывести из себя. Потому и не стремилась руководить. Иначе бы быстро сдулась.

– Роль начальника для меня самая сложная. Тяжело дается. Я же по характеру надежный исполнитель. За себя легко отвечать. Мужчины из руководящего состава поначалу разговаривали со мной сурово, категорично, требовательно или нагло, не признавали себе равной. И среди подчиненных такие экземпляры попадались! Врагу не пожелаю. С полной несовместимостью. Отсюда моё, как ты говоришь, редкое отсутствие амбиций. Моя внешняя высокомерность от закрытости, зажатости и застенчивости.

– Это не помешало тебе создать одно из лучших отделений института. Тебе труднее выдерживать баланс между умом и эмоциями или уметь маневрировать?

– Сделай такую любезность, не порть меня похвалами. Сложно бывает понять, почему иногда дает сбой хорошо продуманная ситуация, да еще пытаться вырулить, не поднимая переполоха, – улыбнулась Лена. – У меня тоже бывали осечки.

– Браво твоей самокритичности!

«Ни с кем, кроме меня, Лена не бывает сама собой», – подумала Инна. (Приятное заблуждение.)

– Одна из таких несовместимых как-то сказала о тебе: «Раз Елена не умеет строить козней, значит, не умная». Я ей быстро язык прищемила.

– За подругу хоть к дьяволу в пасть? – благодарно улыбнулась Лена.

– Так эта дура чумовой бабой меня обозвала. Я всегда горела решимостью доказывать, а того не понимала, что у тебя хватало мудрости не идти на скандал, не обрушивать бесполезную критику на головы неудачников, ни с кем не расставаться как с врагом. Неугодных людей ты рассматривала как досадные, но вполне преодолимые помехи. На всех у тебя доставало снисходительности, понимания, даже на тех, кто выкидывал этакое. Я не помню у тебя приступов начальственной гневливости или нервных несправедливых решений. Может, поэтому слухи о тебе не приживались в народе и не касались твоего царственного венца?

– Инна, хватит. – нахмурилась Лена. – Ты о сплетнях? Я старалась не обращать внимания на такие мелочи, чтобы не разрушить в себе главного, чем заполнена моя душа, моя жизнь.

– У меня был счет к отдельным личностям, у тебя – ко всему миру, – пошутила Инна.

– Хотелось бы услышать характеристику, максимально приближенную к реальности. Напрашиваешься на комплемент? Информационные войны – вот что теперь уже данность, а ты из-за каких-то там сплетен переживаешь. Они дело десятое. Сплетни бесполезной грязью растекаются по поверхности жизни и едва ли стоят наших волнений, – усмехнулась Лена.

– Но это теперь, а раньше? Забыла, сколько крови они нам попортили? Стоило задержаться на пару минут у стен института с женатым мужчиной – и репутация погибла!

А меня бесили люди, которые знали и понимали меньше, но пытались учить, – снизошла до критики собственного характера Инна. – Говорить умели, но за ними ничего не стояло. Их речи – словоблудие, сотрясание пустоты! Слова должны чем-то наполняться! Унизительно было подчиняться тупоголовым.

– Ты знала, на что шла, когда воевала. У каждого свои предпочтения, – отшутилась Лена на серьезное заявление подруги. – Ты с перехлестом одних ругаешь, других нахваливаешь. Я признаю каноны, но стараюсь делать по-своему: как вижу, как чувствую. Только по-тихому, не дразня гусей. Ссориться недальновидно. Для меня громогласно возникать, – все равно что осквернять чужую религию, – мягко пояснила Лена. – И всё это у меня от неуверенности.

«Ни один комплимент ей не кажется мне ошеломительным преувеличением», – ласково подумала о подруге Инна.