Вообще в голове у меня все начинало путаться. Когда тебя по двадцать раз на дню называют Бризеллой, трудно не стать немножко ею. Я жила во лжи, конечно, но это была сладостная ложь, в которую все безоглядно верили. Ложь, которая их осчастливила. И что было делать? Иногда я злилась на Бланш — зачем она рассказывала так хорошо? Я представляла себе, как Этьенетта отгоняла от меня ночные кошмары, как мы играли в прятки на полянке, представляла себе колодец и мое отражение в ледяной воде, и мне казалось… Да, я знаю, звучит жутко… но мне казалось, что я все это помню! У меня начинала кружиться голова, и, чтобы остановить это кружение, я нещадно отчитывала себя: «Ханна, ты не Бризелла! Иначе как бы ты могла безнаказанно смотреться в зеркальце? А ну вспомни птичью ярмарку! Вспомни Ходу, свою сестренку! Не во сне же она тебе приснилась!»
Миновала осень, выпал первый снег.
— Еще только несколько месяцев, — вздыхал король Нестор, — и мы отпразднуем твое пятнадцатилетие! Будь очень осторожна, родная, умоляю тебя… На улице подморозило, а лед может отражать. Солдаты не успевают скалывать его. Прошу тебя, лучше вообще не выходи из дому…
— Не бойся, отец, — говорила я, — я ведь уже не маленькая. Я буду осторожна. Посижу дома.
Чтобы я не заскучала, король созывал в замок со всего королевства всевозможных артистов: музыкантов, акробатов, фокусников, актеров, разыгрывавших комедии масок, — для меня, впрочем, так и осталось загадкой, зачем им маски! По вечерам они давали представления в парадном зале, где в очаге пылали целые бревна.
— Мы посвящаем это выступление принцессе Бризелле! — часто объявляли они.
Я благодарила их легким полупоклоном, как велит обычай.
Проходили дни, недели, а я старалась не загадывать вперед. «Подождем до весны, — говорила я себе. — Не стоит пускаться в путь по снегу и в мороз. К тому же — как знать? — вдруг не сегодня завтра на деревенской площади объявится девушка, похожая на меня, и правда восторжествует». Бризелла… Где же она? Я о ней часто думала. Больше-то некому было…
Но вот пришла весна, король Нестор приказал начинать подготовку к моему дню рождения, а Бризелла все не появлялась… С каждым днем ее возвращение казалось все несбыточнее, и меня стала одолевать тревога: а что, если она так и не вернется? Неужели я должна буду сбежать среди ночи, как воровка, даже спасибо не сказав? Неужели должна буду покинуть мать, отца и всех этих людей, которые меня так любят, оставив их безутешными? Или что, остаться здесь навсегда? Даже вообразить невозможно… Я не могла больше отмахиваться от этих вопросов, а ответа на них не было.
А потом настала та достопамятная ночь — ночь накануне дня рождения. Я не могла уснуть и пошла на кухню попить. В кухне стояла тишина, а около плиты сидела Этьенетта.
— Вы еще не ложились, Этьенетта?
— Нет. Видите ли, я пеку «кукольные пироги» для завтрашнего праздника. Расставлю их около больших пирогов… Вас это всегда забавляло, когда вы были ребенком…
Я пододвинула стул и села рядом с ней.
— Я хотела поблагодарить вас за то, что вы пытались отбить меня у Брамсерфа… За ваше мужество…
Она только головой покачала.
— Почему вы так несчастны, Этьенетта? То, что тогда случилось, — не ваша вина. Вас никто и не винил. И я ведь вернулась… не так ли?
Последовало долгое молчание, а потом она беззвучно заплакала.
— Что с вами, Этьенетта? Почему вы плачете?
Она по-прежнему молчала. Я приподняла ее плоское лицо. Скулы выступали над впалыми щеками, как две сливы. А взгляд был печальный и кроткий.
— Этьенетта, что с вами?
— Я плачу потому, что вы не Бризелла, — простонала она. — Как бы я хотела, чтобы вы были ею, но вы не она… У Бризеллы на руке есть знак, след от глубокого ожога, а у вас его нет…
— След от ожога? Но как же тогда… я хочу сказать, почему же родители ничего не заметили?
— Я одна про него знаю, Ханна. Вас ведь Ханной зовут, да?
Меня пробрала дрожь. Вот уже сколько месяцев я не слышала своего имени.
— Расскажите мне, прошу вас… Мне надо знать.
Она приоткрыла духовку, проверила, как там пироги, потом заговорила сквозь слезы: