Река, текущая вспять

— Я знаю, Бланш рассказала вам эту историю, но ей известно не все. Мы с Бризеллой на той полянке часто разводили костер. Грелись, просто любовались на огонь или что-нибудь «жарили понарошку», как она говорила. Когда у колодца появился Брамсерф, я думала, с ума сойду от страха. Как будто дьявола увидела. Схватила Бризеллу за руку — и бежать! Как мы бежали! Брамсерф догнал нас около костра… Мне это каждую ночь снится. Малютка цеплялась за меня изо всех силенок, руками, ногами, ногтями. А я обхватила ее и заслоняла собой от ударов Брамсерфа. Он пытался оторвать ее от меня, но она держалась как приклеенная. Ему пришлось бы тащить нас обеих! Тогда ему это надоело, и он выхватил из костра раскаленный уголь. Прямо голой рукой! Век не забуду. Запахло паленым рогом. Он приложил уголь к ручке Бризеллы, к тыльной стороне. Девочка закричала и разжала руку. Но он все еще прижимал к ней уголь, а мне крикнул со смехом: «Это чтоб ты ее узнала через семь лет!» Потом схватил ее в охапку и скрылся с ней в чаще. Из глаза у меня хлестала кровь, но я ничего не чувствовала. Одно было желание — умереть. Но все же я как-то поднялась и побежала в замок — поднять тревогу. Послали в погоню охотников, но все было напрасно.

И началась для меня долгая ночь. С того дня я разучилась смеяться, петь, спать. Только о ней все время думаю… Я как услыхала тогда, осенью, что вы уже здесь, меня так затрясло, что ноги не держали. Я подошла к той комнате, где вас купали. Дверь была приоткрыта, я еще с порога увидела вашу руку — и сразу поняла, что вы не Бризелла. Однако же вы на нее похожи! Господи, до чего похожи! Еще бы всем не обмануться! Одна только я — не считая вас, конечно, — знала, кто вы, вернее, кем вы никогда не были. Но у меня не хватило духу сказать об этом. Король и королева были так счастливы! Я не хотела сделать их опять несчастными. Вы ведь понимаете меня, правда?

О, как я ее понимала! Обе мы мучились в одиночку, обе были заложницами той же тайны. Я прижалась к ней, щека к щеке, и наши слезы смешались. Долго мы так сидели, потом она медленно поднялась.

— Простите, я боюсь, как бы пироги не сгорели.

Она вынула их из духовки — румяные, золотистые. Сняла фартук. Какая же она была маленькая! Чуть выше кухонного стола.

— Ну вот. Пойдемте-ка теперь спать. Завтра будет трудный день, нам понадобятся все наши силы.

— Вы правы. Доброй ночи, Этьенетта.

— Доброй ночи, Ханна.

Но что-то мешало нам расстаться. Я выглянула в окно: ночь была тихая и ясная.

— Этьенетта…

— Да?

— Мне хотелось бы увидеть ту полянку, колодец, место, где вы жгли костер…

Она вздрогнула:

— Прямо сейчас?

— Да, сейчас. В конце-то концов, Бризелла была отнята у вас на семь лет, а семь лет истекают сегодня. Если она должна появиться снова, то, наверно, это произойдет на той самой полянке, где она исчезла. И где гарантия, что через столько лет она вспомнит, как пройти оттуда к замку? Скажете, я сумасшедшая?

Этьенетта улыбнулась мне — первый раз.

— Да, ты сумасшедшая, но давай пойдем туда.

Я побежала в свою комнату и быстро надела бело-голубое платье. Поверх него накинула шерстяной плащ, а потом, сама толком не зная зачем, прихватила свою котомку и одеяло. Этьенетта ждала меня у дверей, вся в черном..

— Только тихо. У стражи чуткий сон.

Мы без помех выскользнули из замка и быстрым шагом направились к лесу. Наша вылазка была чистым безумием, и обе мы это знали; но в небе проплывали такие причудливые облака, недвижимые ночные птицы провожали нас глазами, шептались листья, колеблемые бризом, — и мы почувствовали, что есть в этой ночи какая-то магия. Сердца наши забились чаще.

— Ханна, — прошептала Этьенетта, сжимая мою руку, — вот и лес. Ты не боишься?

Я не боялась. Теперь мы шли между деревьями; полная луна озаряла их неправдоподобным белым светом.

Думаю, мы увидели ее одновременно. Тоненькая фигурка с развевающимися на ветру волосами показалась в конце тропинки, двигаясь нам навстречу. Этьенетта замерла на месте. Я тоже. Обе мы ждали, затаив дыхание. А дальше… такое только во сне может присниться! Потому что девушка в грязном обтрепанном платье, которая подходила все ближе, эта девушка, Томек… это была я! Как еще сказать? Не точная моя копия, нет — просто я. Может, волосы чуть посветлее, ростом повыше. Этьенетта выпустила мою руку и бросилась к ней:

— Бризелла, бедная моя девочка!

— Этьенетта! — воскликнула девушка.

Она подбежала и опустилась на колени, чтобы принять служанку в свои объятия. Я для них больше не существовала.

— Где ты была все это время? — спрашивала сквозь слезы Этьенетта.

— Не знаю, — отвечала Бризелла. — Как будто я была в обмороке. Очнулась только что около нашего костра. Он погас, ты знаешь?

— Ничего, разожжем заново…

— Ой, нет, мне больше не нравится огонь!

На тыльной стороне ее левой руки кожа была сморщенная, тонкая, почти прозрачная.

— Папа с мамой, наверно, беспокоятся, мы ведь ушли уже давно…

— Да, очень давно. Пора домой…

Потом Бризелла обернулась ко мне, и во взгляде ее был вопрос: «Кто это?»

— Это Ханна, — начала Этьенетта, — она…

Я не дала ей договорить.