Река, текущая вспять

— А кому же еще? Надеюсь только, оно будет вам впору. Вы немного маловаты ростом для четырнадцати лет.

— Мне не четырнадцать, мне всего тринадцать…

Она ничего не сказала, но во взгляде ее читалось: «Ох, бедняжка, даже возраста своего не помнит!»

Я надевала платье и помалкивала. Только ткань шелестела, скользя по коже. Платье так хорошо сидело, что я, даже не посмотрев, как выгляжу, решила в нем и остаться. Однако все же спросила:

— А зеркало здесь есть?

И тут произошло нечто странное.

— Зер…? О нет, конечно же, нет! — воскликнула первая служанка, осеняя себя крестным знамением.

— О, Бризелла, пожалуйста, — взмолилась вторая, — не произносите этого слова.

Я пробормотала какое-то извинение, сама не зная, за что извиняюсь. Вопрос-то мой был самый обычный, а они вон как перепугались. Просить объяснений я не решилась. Только подумала про себя, что в этой стране зеркала явно не в чести. И понять это, увы, можно. Я была бесконечно далека от истины, но узнала об этом лишь много позже.

Затем обе служанки — одну звали Бланш, другую Сезарина — занялись моей прической, заметив одобрительно:

— А волосы у вас потемнели, совсем черные. Вам очень идет.

Ответ я оставила при себе: «Я с рождения чернявая, косоглазочки вы мои, и каково это — иметь светлые волосы, — знать не знаю…»

В завершение они принесли мне чулки, туфельки и красивый бархатный жакет. Все в точности моего размера. Бланш, снова повеселевшая, объявила со смехом:

— Теперь за стол! Нестор ждать не любит, а вы, должно быть, помираете с голоду, бедняжечка моя!

Я не королевская дочка, Томек, и ничего не смыслю в придворном этикете. Однако предполагаю, что он имеет очень мало общего с тем, чему я стала свидетельницей на этом обеде. Представь себе: вся посуда была деревянная, за столом сидело человек пятнадцать, и все говорили одновременно! Такой гвалт! Король, разумеется, восседал на почетном месте, но этим весь почет и ограничивался. Никто не говорил ему: «Не угодно ли вашему величеству вина?», а все больше: «Нестор, передай-ка кувшин!» А что касается королевы Альфонсины, то она не столько угощалась, сидя за столом, сколько обходила стол, угощая присутствующих.

— Никто не хочет доесть щавелевый суп? — уговаривала она. — Что там осталось-то, не выбрасывать же, вкусно ведь!

— Доедай сама, моя пышечка, тебе же хочется! — ласково говорил король.

В мою честь поднимали бокалы раз десять, если не больше, и у короля Нестора, красный нос которого понемногу становился пурпурным, всякий раз на глаза наворачивались слезы. После десерта — умопомрачительного грушевого торта с шоколадной глазурью — он встал и перед всем собранием заговорил, медленно и внушительно, обращаясь ко мне:

— Бризелла, дочь моя, моя принцесса, вот наконец ты вернулась к нам. Эти долгие семь лет без тебя казались нам вечностью. Но знаешь? По-настоящему ты ведь нас не покидала. Твой смех все это время слышался нам в коридорах замка; мы слышали, как ты поешь в парке, как играешь в своей комнате, бегаешь вверх-вниз по лестницам. И все эти семь лет мы с твоей матерью каждый вечер склонялись над изголовьем твоей кровати, в которой тебя не было, и желали тебе доброй ночи. И вот ты опять с нами, ты выросла, стала еще краше прежнего… Сегодня ты сама могла убедиться еще там, на улицах, на площади, как дорога ты всем нам. Ты наше солнышко, наше счастье. Дай Бог, чтоб ты осталась с нами.

На этом король Нестор завершил свою речь и сел. За столом все шмыгали носом и доставали платки. Королева Альфонсина, которая все это время не выпускала моей руки, прошептала мне на ухо:

— Завтра Бланш, очень хорошая рассказчица, сообщит тебе все, чего ты не знаешь. Теперь ты достаточно большая, чтобы понять.

Глава двенадцатая Зеркала

Я не стала ждать до завтра, Томек. Я не смогла бы уснуть, не узнав обещанного. Только улеглась, сразу дернула за шнурок, висевший у изголовья, и Бланш не заставила себя ждать. Чудной у нее был вид в ночной рубашке и чепце.

— Вы что-то хотели, принцесса?

— Да, Бланш. Королева Альфонсина…

— Вы хотите сказать, ваша матушка…

— Да, моя… матушка сказала, что вы можете рассказать мне то, чего я не знаю.

Она колебалась.

— Да, но время позднее, а вы, должно быть, устали…

— Мне не хочется спать.

— Ладно. Можно я сяду вот тут на стул возле вашей кровати?

— Как вам будет удобнее, Бланш.

Попробую, Томек, пересказать услышанное так же хорошо, как она. Это не так-то легко, ведь она привносила в свой рассказ вздохи, улыбки, паузы — все, что вплетается в него между словами и составляет его соль. Вот история, которую она мне поведала.