Река, текущая вспять

Барнабе, несомненно, оповестил всю деревню, и меня ожидал самый невероятный комитет по встрече. Во всех окнах — лица, лица, но какие, боже милостивый! Никогда в жизни, кроме как на карнавале, не видала я ничего подобного этой портретной галерее! Уши лопухами, уши как цветная капуста, носы крючковатые, носы приплюснутые, носы как кувшинное рыло; подбородки скошенные, подбородки калошей, рты до ушей, ротики как куриная гузка, волосы торчком, вовсе никаких волос… Впору было испугаться, но все эти страшилища улыбались так приветливо, что я, наоборот, едва удерживалась от смеха. Потом люди высыпали из домов и окружили меня плотным кольцом. И раздались первые радостные крики:

— Это она!

— Она вернулась!

— Принцесса Бризелла!

Малыш Барнабе, сидевший на плечах своего отца, с которым, увы, был на одно лицо, кричал с не меньшим пылом:

— Принцесса Бризелла! Это я, я тебя нашел!

Значит, меня приняли за другую. И не один Барнабе!

— Я не принцесса Бризелла, — пыталась объяснить я, — меня зовут Ханна.

Но среди такого гвалта нечего было и надеяться, что меня услышат. Тем более что подойти к кому-нибудь поближе мне никак не удавалось: все держались на расстоянии и расступались передо мной. Вдруг раздался крик, перекрывший остальные:

— Король и королева! Дорогу!

От замка в облаке пыли мчалась карета, запряженная парой вороных. Она остановилась на деревенской площади. Прежде чем кучер успел отворить дверцы, пассажиры выскочили. Король явно не стал тратить время на одевание. Он был в халате, одна пола которого зацепилась за пояс, и в шлепанцах, тоже не очень-то по-королевски. С распростертыми объятиями король кинулся ко мне.

— Доченька! Доченька!

Мощные руки подхватили меня, как котенка, прижали к широкой груди. Лицо мое утонуло в дремучей бороде короля, из пышных зарослей которой выглядывал только его огромный красный нос.

— Доченька моя! Маленькая моя, моя принцесса… — повторял он срывающимся голосом.

Глупо, конечно, но оттого, что меня вот так прижимали к груди, обнимали с такой любовью, все во мне перевернулось. Как же давно я этого не испытывала… И как давно никто не говорил мне «доченька»… Я уткнулась в грудь этому человеку, которого видела впервые в жизни, и дала волю слезам. Потом он поставил меня на землю, чтобы моя матушка тоже могла меня обнять. Тут мне пришлось низко наклониться, чтоб оказаться с ней на одном уровне. Королева была маленькая толстушка, этакий кругленький шарик. Она тоже обливалась слезами.

— Бризелла, принцесса моя… Как ты выросла! Какая ты красавица!

Что тут было делать? Как защититься от этой бури нежных чувств? Я безропотно принимала все эти объятия и ласки. «Там видно будет, — сказала я себе, — подожду, пока улягутся страсти…»

Меня усадили в карету. Я сидела между «родителями», а лошади прокладывали путь сквозь толпу, кричащую «виват!».

Замок ничем не напоминал те величественные и холодные чертоги, которые рисует нам воображение. Наоборот, в каждом помещении во всех каминах жарко пылали дрова. Туда-сюда в радостном возбуждении сновали люди — по коридорам, переходам, галереям. На моем пути со всех сторон распахивались двери, из которых высовывались новые и новые сияющие лица, и все мне кланялись. Каждый раз я вздрагивала — казалось, на меня выскакивают маски, чтобы напугать или рассмешить: ни одного нормального носа, ни одного правильного рта, ни одного обыкновенного лица. Королева Альфонсина — так ее звали — провела меня в мою комнату.

— Смотри, мы тут ничего не трогали… Узнаешь свой кукольный домик? Ты так любила в него играть… А твои гербарии все здесь, в шкафу; вот посмотришь, все целы, до последнего листочка.

Я, само собой разумеется, ничего не узнавала, так что только улыбалась.

— Я тебе постелю фланелевые простыни. Бог весть, на чем тебе все это время приходилось спать! Ты тем временем примешь ванну, а потом оденешься, как тебе подобает. Что это на тебе за обноски? И это гадкое одеяло! Давай сюда, я выброшу.

— О, прошу вас, мадам, — возразила я, — мне хотелось бы сохранить эти вещи…

Глаза ее затуманила печаль.

— Родная дочь зовет меня «мадам» и говорит мне «вы»… Как больно это слышать! Бризелла, неужели ты правда все забыла? А мне вот кажется, что ты исчезла только вчера — хотя, правда, жизнь моя тогда остановилась. Но постепенно ты все вспомнишь, я уверена. Прости меня. Не буду тебя торопить.

Две служанки, одна другой косоглазее, внесли большую деревянную лохань с водой, над которой поднимался пар.

— Раздевайтесь и залезайте! — сказала первая. — Водичка в самый раз, всю усталость смоет.

— Не бойтесь занозиться, — добавила вторая, — мы застелили лохань простыней.

Какое же это было наслаждение! Я нежилась в теплой воде, а меня намыливали, терли спину, руки, ноги… Вот уже сколько месяцев я не мылась по-настоящему. Потом одна из служанок закутала меня в огромное полотенце, нагретое и душистое, а другая открыла дверцы шкафа, в котором висело добрых три десятка разных платьев. Она достала одно.

— Может, вот это подойдет?

Это было роскошное платье, белое с голубым, отделанное кружевом.

— Это… это мне? — еле выговорила я.