Реальность и мечта

«Существует определенный закон разбора материала артистом и режиссером: выяснение главного в сцене, подчинение всего остального этому главному, приблизительная речевая характеристика героев. Ульянов работает так же. С одной особенностью — своим отношением к людям, событиям, природе. Не тем «своим отношением», которое должно быть у артиста по всем законам актерского мастерства, а отношением скрытым, не запрограммированным, не демонстрируемым, о котором артист сознательно не помышляет и которое проявляется вопреки его воле. Отношение как результат восприятия событий им, Ульяновым, и никем другим…

Возвращается Степан домой.

«Аксинья, вихляясь всем своим крупным, полным телом, прошла навстречу.

Бей! — протяжно сказала она и стала боком».

Артист не опускается до приблизительной имитации голосов героев, но кажется, что «Бей» говорит Аксинья. Полузадушевно и мелодично. И за этим вскриком почувствовано то, что стоит за словом, что богаче слова: многоцветное состояние души человеческой. И везде артист проживает некую жизнь между строк. Страшная сцена избиения Степаном Аксиньи ошеломляет не ужасом физического истязания, а тяжким унижением духа, унижением женского достоинства, унижением любви».

Значит, удалось! Каждый человек радуется выполненной работе. Вдвойне — если она сделана хорошо. С тех пор я по-на- стоящему полюбил выступать на радио. К слову, эта работа была еще очень выгодной. Дело в том, что максимум актерского заработка по совокупным ставкам в те времена составлял четыреста рублей в месяц, а запись на радио оценивалась по шести рублей за минуту да еще попала в «Золотой фонд». Так что актер получал достойное моральное и материальное поощрение. Немудрено, что мои коллеги любили такую работу. Например, Иннокентий Смоктуновский устраивал из нее целый ритуал. Оставшись наедине с микрофоном, он снимал ботинки, надевал мягкие тапочки, пил глоточками кофе и при этом изумительно читал.

К великому сожалению, сейчас читают чрезвычайно мало. Людям недосуг, одолевает усталость, некогда сосредоточиться, и поэтому либо читают что-нибудь совсем уж необременительное, то есть то, что вообще не стоит читать, либо включают телевизор и компьютер. А настоящая литература часто лежит без движения. По крайней мере классикой интересуются недостаточно. Но, оказывается, ее можно слушать. Прежде в хороших семьях существовала традиция: книги читали вечерами в кругу близких людей. Например, у Льва Николаевича Толстого в Ясной Поляне читали вслух. Кто-то вязал, кто-то раскладывал пасьянс, кто-то просто глядел в окно, в то время как один из старших детей читал вслух интересную книгу. Так происходило приобщение к великой литературе.

Так вот, работа над «Тихим Доном» помогла мне понять, что классическую литературу никогда не скучно слушать. Ее может читать один актер, и другой, и третий, и десятый. И хочется верить, что снова настанет время, когда романы Достоевского и Толстого, повести Чехова будут озвучивать хорошие актеры, а передачи с их участием пойдут в эфирах многочисленных ныне радиостанций, органично вплетаясь в бесконечные музыкальные ряды.

Что касается «Тихого Дона», то, наверное, я не рискнул бы взяться за такой неимоверно сложный труд, зная с самого начала, на какую вершину мне предстоит идти. Ну, думалось, попробуем немного, и если не получится — отступим. А поднялись мы на эту гору только потому, что были последовательными и осторожными в преодолении всех препятствий, какие громоздил перед нами этот Монблан, этот Эверест мировой литературы. Но, преодолев его, мы с Борисом Константиновичем Дубининым задумались, за что взяться дальше. И после долгих сомнений приступили к «Мертвым душам» Гоголя.

«Мертвые души»… Книга горькая, сыновняя, написанная с великой любовью к Родине и с великим негодованием к тому косному и гнилому, что есть в России. Книга-исповедь. Книга- предостережение. Книга-молитва. Поразительная книга! В лирических отступлениях Гоголя высказаны такие щемящие, неизбывные, прекрасные чувства к Отчизне, что, пожалуй, другого такого честного и поэтичного признания в любви я не знаю. В то же время это книга-памфлет, раскрывающая уродство чиновничьего нароста на теле России, который тянет соки из здорового организма и разрушает его. Вглядитесь в гоголевские персонажи и типажи — это же целая галерея провинциального шилья.

Грешен, со школьных времен я к поэме Гоголя больше не прикасался. Как и многие, я из нее, в общем-то, помнил только «какой же русский не любит быстрой езды». Но тут перечел «Мертвые души» и испытал огромное удовольствие, настоящее наслаждение. Я плакал и хохотал во все горло. Я сострадал и удивлялся, поражался языку и восхищался юмором, испытывал горечь, обиду и в то же время гордость!