Реальность и мечта

Пожалуй, все серьезные деятели от искусства сегодня понимают, что в основе их многих дел лежит литература. Нет спектакля без пьесы, нет фильма без сценария. Но нынче не так, как вчера: мы уже перестали быть самой читающей страной в мире, отдав пальму первенства Индии. Поэтому в обществе возрастает значение наглядного творчества — оно доходчивее пропагандирует вечные и новые ценности. Ведь роман не каждый прочтет — для этого надо располагать досугом, да еще усилия прикладывать. А кино посмотреть просто, и в нем непременно увидишь живого, воплощенного в актере человека, который одновременно может стать носителем идей и духовности. Но книги должны создаваться — настоящие, умные книги.

Однажды у Аксакова я прочел, как Гоголь отъезжал из Москвы в Петербург. Дорога была неблизкой, за день на лошадях проезжали не больше ста километров. И Гоголь готовился в путь основательно, даже надевал длинные шерстяные носки. Мне за этими деталями подумалось, что были свои преимущества в та-.кой путевой размеренности и неторопливости. Ведь проведя несколько дней в дороге, можно было написать целую книгу. Да так и делалось — достаточно вспомнить Радищева и его «Путешествие из Петербурга в Москву». Еще вспоминается «Эй, ямщик, не гони лошадей!». И сразу Россия видится. Ух, какая же она долгая! Какая могучая и жалкая!.. А сегодня от столицы до Питера за день слетать и вернуться. Разве успеешь что-либо толковое написать?

Какая жизнь — такие мы. Но почему-то под влиянием жизненных условий и принятых житейских правил один человек способен принять любую форму, а другой остается самим собой. Мне повезло, я был знаком с Виктором Петровичем Астафьевым и не знаю более естественного человека, чем он.

Все мы в той или иной мере что-то играем, изображаем, хоть малость самую, да актерствуем. А у Астафьева была какая-то строгая детскость в восприятии сидящего перед ним собеседника, свободная и раскованная манера говорить. В ней не чувствовалось недосказанности, но была редкая открытость. Наверное, так подобает одному из самых бесстрашных писателей, сумевшему прямо посмотреть на жизнь без прикрас. Может быть, в этом кроется секрет его писательского таланта? Глядя вокруг открыто и непредвзято, он видел и красоту, и свет жизни, и ужас ее, и тьму. Потому такая объемная его проза, такая ясная и простая, и, читая, хорошо представляешь и чувствуешь все описанное в ней. Словно не писатель рассказывает тебе нечто, но ты сам все знал об этом, да подзабыл, а Виктор Петрович только напомнил. Это такая телесная и осязаемая проза, такой родной и дорогой язык. И в словах его явственно слышен стук сердец всех этих до боли знакомых, живущих в книге людей. Астафьев — кудесник соучастия. За его книгой нежданно перестаешь быть читателем, но становишься жителем таежной деревни, и сидя с рассказчиком за одним столом, беседуешь с ним о чем-то хорошо знакомом.

Мне кажется, так описать действительность можно, если смотришь на мир влюбленными глазами. Встречаясь с Виктором Петровичем — к сожалению, это бывало не часто, — во время нашей беседы я всегда чувствовал облегчение. А как же иначе, если с тобой говорят естественно, свободно, искренне? И тебе самому совсем не надо казаться ни умнее, ни смелее. Не мне, конечно, разбирать и объяснять феномен Астафьева — оставим это дело литературоведам и биографам, — я только пробую передать свои ощущения от его книг и от встреч с ним. Удивительная, постоянно удивляющая личность! Удивляющая именно честностью суждений. Это потому, что Астафьев истинно болел проблемами своего времени. Он никогда не занимался критиканством, не сетовал всуе на житейскую несправедливость, как многие, так и не испытавшие в действительности никаких неудобств. Виктор Петрович жил в глубине нашей реальности, отсюда его редкостное знание и всех теней, и всех солнечных полян жизни. В своих книгах он сам, словно искрящимся на воде лучом, осветил широкую полосу русской жизни.

У меня сохранились его письма. В них поражает взгляд на Россию. Он одновременно почтительно-сыновний и по-матерински заботливый. Одна лишь мать может так смотреть на эту землю, будто на сына, у которого ничего не ладится. Вроде бы все лучшее ему стараешься отдать, а у того все не по-людски выходит, а по-своему. С неподдельной задушевной жалостью Астафьев оглядывал происходящее. Но при этом был беспощаден в оценках. Никаких заискиваний и сюсюканий, только бескомпромиссная война с теми, кто мешает России жить.

Родом Астафьев из Красноярского края, из тех мест, куда ссылали на поселения. Но люди и без наказания жили там, зачастую счастливо жили. Потому что русский мужик всегда умел приспособиться к обстоятельствам, проявив недюжинную смекалку, волю и жажду жизни. Виктор Петрович отлично понимал это свойство русского народа, его колоссальный творческий потенциал. А с другой стороны, знал и его беды: пьянство и упрямую дурость. Но не любить свое родное он не мог.