Разрывая стены

Кроме личных мотивов, Звезда считала Кобейна способным решить проблемы поселения, и стремилась заполучить его всеми возможными путями.

Тара протянула руку помощи — Бэй взял.

Помогала ему прийти в себя после плахи и клетки — он безропотно следовал за ней.

Предложила наркотик. Бэй тоже взял.

А потом он взял ее.

Звал ли Кобейн Тару иным именем в ту ночь, чтобы обвинять, что она заняла чужое место? В дыму, заполнившим тогда его сознание, он мог, похоже, только рычать.

И тванскую палатку, отмеченную особыми знаками, выбрал тоже Бэй. Звезда сделала лишь то, что давно хотела сделать — была с ним и получила наслаждение.

Так что прежде всего Кобейн злился на себя и не высказал Таре претензий. К тому же, ему снова некуда было идти — почему тогда не вернуться в Карьер? И почему не помочь приютившим Поцелованного людям?

Как советовала Звезда, Бэй выбрал себе имя — Тван.

Придуманное Зосей ругательство хорошо отражало внутреннее состояние Кобейна. Душу грела мысль, что если это имя достигнет ушей Избранницы Наследника Закатного королевства, то лишит ее сна хотя бы на одну ночь. Глупо было на это надеяться, но хотелось верить — лишит.

Клокотавшая внутри злость удачно сочеталась с планами Тары, потому что помогла Бэю сделать первые и самые жесткие шаги.

Мир силы уважает только силу и ценит простые символы. Наступило время создать образ, способный наводить трепет, но и подарить надежду — объявить людям Карьера, что Поцелованный справился с волком, а значит, способен расправиться со всеми врагами. Заявление требовало не только клыка на груди, но и видимого знака. В мире, где листами паспорта являлось тело, им стала татуировка, и из всех возможных, видимых мест Бэй выбрал затылок, — вспомнив байкера со стоянки, где познакомился с Милошем.

Снова из зеркала на Кобейна смотрел незнакомец, способный на пару месяцев лишить чету Ван Дорнов желания разговаривать — лысый, бородатый мужик, с волчьей мордой на затылке, скалившей зубы над крепкой шеей. В правом ухе Бэя желтела серьга. Глупо, но он не захотел менять еёе на другую. Кобейн носил теперь холщовые рубашки с низким воротом, чтобы хорошо был виден изогнутый клык, висевший на шее на грубом кожаном ремешке.

Красавец!

Великолепный Бэй превратился в Карьерного Твана. Или тванского Волка.

Что бы сказал по этому поводу Рич? Позавидовал? Или родственник уже успел пометить себя яркими рисунками на склонах чилийских гор?

В селении с затаенным дыханием проследили, как Поцелованный обрел имя и новый облик, и на следующий же день мужчины во главе с Кимом пришли к дому Тары просить Твана стать старейшиной. Он стал вожаком. Главой. Времена старейшин исчезли вместе с Тенями из Рукава. Но что бы ни думала Тара, а вместе с ней и весь Карьер, Бэй знал, что его возвращение временное, и строил в поселке организацию, которую можно будет оставить после себя. Распределяя обязанности между разными людьми, он внимательно приглядывался к старым и новым жителям поселка в поисках будущих лидеров, оценивая их таланты. Кто бы мог предположить, что щедрый багаж знаний, образования и опыта, навешенный на плечи Кобейна стараниями Кардинала, пригодится, чтобы вести почти мафиозные войны?

В чужом мире, в чужой роли..

Но Бэй отдаст долг, который сам взвалил на себя. Сотрет с помощью Роксы со своей спины парочку смертельных приговоров и начнет искать способ вырваться из Долины домой. Искать сероглазую отраву больше не имело смысла. Если только для того, чтобы сказать ей в лицо, как она ему безразлична.

Это была циничная ложь.

Безразлична… Настолько, что Бэй научился тосковать даже клетками кожи и тер себя жесткой мочалкой у корыта с водой, сдирая со своего тела воспоминания о прикосновениях Аны и ее дыхании!

Оказалась Чужой, осталась Тайной, уютно устроилась в объятиях Пса, но не желала уходить из сердца и души Бэя. Мешала спокойно просыпаться по- утрам, натягивать на себя непривычные одежды и роль Карьерного дона, и метить подошвами высоких сапог чужой песок и чужие души.

Не женщина, а Напасть, делавшая его уязвимым и больным.

Пришлось возводить от нее стены в душе — выше, чем в Ущелье. Стены из чувства вины и отвращения к самому себе за ночь в Шахди. Не за то, что напился и наглотался всякой гадости, не за то, что провел ночь дикого секса со Звездой. Ей понравилось. Тара была готова повторить. Ему самому требовалась тогда разрядка, пусть даже такая неправильная. Но лучше бы он делал это с Тарой, а не нарисовав воображением Тайну, … истязая ее с животной страстью, густо замешанной на обиде и боли.

Пусть чужая и недоступная, пусть обманщица и воровка, для Бэя Ана была дыханием и нежностью, а в ту ночь он превратил их в рваный свист и жесткое наслаждение. Вот этого он не мог простить самому себе.

Словно растоптал что-то в душе. В своей и ее.

Пока Бэй преображался и преображал, Тара продолжала приучать его к себе.