Разрывая стены

Вальдштейн загорел настолько, что не выделялся среди потомков индейцев, которых было большинство среди сидевших в ресторанах огромного, похожего на железнодорожную станцию начала двадцатого века Центрального рынка. Из рукавов обтягивающей футболки бугрились испещренные татуировками бицепсы. Рич остался верен своему слову, и его левое ухо было пробито гроздями шести серег. В правой брови торчала прямая штанга. Он уже полчаса мучил всех описаниями своих наколок. Хислайна, высокая, худая, черноволосая и такая же темнокожая, как и загорелый Рич, была похожа на альпаку или степную птицу с длинным телом и высокой шеей. Она мешала своему мужчине разговаривать, прикусывая время от времени свободное от гвоздей ухо, и требовала дать возможность поговорить другим.

Когда он замолчал, с места поднялась Ана и, склонившись к Ричу, проговорила так, чтобы услышал Бэй:

— Видел бы ты его лысым. У него на затылке рычит саблезубый волк, — оттолкнулась и пошла в сторону прилавков в поисках черимойи. Экзотический фрукт произвел на нее еще большее впечатление, чем на Кобейна Пабло Неруда.

— Что у тебя на затылке? — почти обиженно протянул Рич.

— Сейчас расскажу, — Бэй выскочил из-за стола и догнал Ану, заключив ее в кольцо из стены ресторана и своих рук, которых она старалась не коснуться. — Зачем ты выдаешь мои тайны? — он потянулся к уху девушки, жадно вдыхая сладко-горький аромат и едва сдержался, чтобы не вцепиться в тонкую шею жадным поцелуем.

— Чтобы он не думал, что победил, — выдохнула Тайна. Ее глаза полыхали шальным огнем.

— А зачем ты Зосе про волка рассказала? Она меня замучила — покажи и покажи. Теперь мне опасно у нее ночевать. С нее станется. Обреет, пока я сплю, чтобы посмотреть.

— Я бы тоже тебя обрила. Чтобы посмотреть, — сказала Ана, помолчала, затягивая в бездонные воронки потемневших глаз, и прошептала: — И потрогала бы языком его клыки.

Ослепила своим желанием, накрыла горячей волной страсти, и Бэй был лавой — заключить бы Тайну в объятья и гореть в общем огне…

— Отвяжитесь там друг от друга, — послышался голос Рича, — к вам гостья.

Асунсьон Мария Мортимер была похожа на Мерседес Сосу. В доме Ван Дорнов песня чилийской примадонны — «Gracias a La Vida» звучала в те дни, когда отца накрывала печаль или у него срывалась важная сделка. Даже голос сорокалетней женщины, как и у певицы, был глубоким и душераздирающим, словно она говорила в толстую и едва тронутую ржавчиной трубу.

Асунсьон принесла с собой пухлый фотоальбом, но прежде чем завести разговор о деде, заговорила о Пиночете, рассуждая, что без его твердой руки Чили бы разорвало, как дождевого червя, по которому проехали грабли, на кучу дергающихся безголовых частей. Потом настало время рассказов о Дане Мортимере и его путешествиях по Южной Америке, пока он не приехал в Саньтьяго, чтобы отдать свое сердце первой встретившейся ему на улице девушке на двадцать лет младше, и городу, в котором он чувствовал себя молодым.

Кобейн смотрел на черно-белые фотографии и слушал голос-трубу, передающую семейные истории, пока не прозвучало имя Хайрама Бингема, с которым Мортимер был хорошо знаком и даже вместе путешествовал по Перу.

Бэй откинулся на спинку пластикового стула и засмеялся, качая головой и пожирая изумленным взглядом испуганную его реакцией Ану.

Недоразумение его Скользящее!

Тайна сидела в Схипхоле под светящейся рекламой Мачу-Пикчу.

Потерянного города, который в 1911 году нашел Хайрам Бингем после того, как опустевшее поселение увидели пилоты летавших в Андах самолетов.

Места, где находился третий Глаз.

Напившись чая с листьями кока, Бэй и Ана гуляли по столице королевства инков с гирями и килограммами невидимого груза на ногах. Время вдвоем заканчивалось, и, не говоря ни слова, они не торопились делать последние шаги, устроив себе еще один день, чтобы акклиматизироваться после стремительного подъема с почти уровня моря Сантьяго на 3400 метров Куско.

Город был меккой для туристов с рюкзаками за плечами и с юностью в душе. Поклонники древней культуры бродили по улицам, облепляли как голуби парапеты, углы площадей и ступеньки церквей и добавляли прохладному дню тепла своими жизнерадостными улыбками. Есть не хотелось, но на родине картофеля и кукурузы хотелось попкорна, которого Бэй купил большую порцию. Слоняясь по узким улицам и проходя под испанскими балконами из темного дерева, Ана и Бэй по очереди ныряли руками в бумажный пакет за еще теплыми подсоленными шариками, горстями засовывали их в рот, роняли на булыжники мостовой на радость птицам.