Разрывая стены

Он едва не поседел, пока Ана не пришла в себя под гомон птиц в саду и противный вопль драного соседского павлина. Да, того самого, которого захотелось догнать и обнять вместо улыбнувшейся Тайны, потому что ее обнимать было невозможно. Бэй тихо вышел в другую комнату, чтобы девушка могла наслаждаться запахами любимого острова, на котором лето подмешивалось в палитру любого времени года. Терракотовые поля позеленели и взорвались россыпью красных и желтых цветов, но покрылись снегом миндальные деревья.

Встреча Давида и Аны прошла на удивление спокойно. Бэй уже сказал бывшему хозяину, что грандидьерит попал пусть пока не к хозяину, так в место, которому принадлежал (нет, речь не шла о путешествиях между мирами, даже для Гашика этого было бы слишком), рубин Ана вернула, так что между олигархом и воровкой, забравшейся в его Пещеру сокровищ, не осталось претензий, лишь взаимное любопытство. Давид стал первым знакомым Кобейна, которому Ана сразу понравилась, и он не скрывал своей симпатии. Вот такая шутка судьбы-Шляпника.

Даже Зося отнеслась к Тайне настороженно.

Давид вышел на террасу, и оттуда прозвучал его недовольный голос:

— Марк! Где девушка, что здесь сидела? Я же говорил ее никуда не пускать.

Бэй уже выскочил из домика, едва не сбив с ног хозяина имения, и быстро побежал, оглядываясь по сторонам.

Болезнь. Все-таки это была болезнь в тяжелой форме по имени Ана!

Растерянный охранник показывал руками вдоль дорожки.

— Да куда же она с территории денется? Попросила отвести ее в миндальный сад.

Не видел он ничего красивее этого.

Между синим морем безоблачного неба и зеленым морем травы с желтыми пятнами маргариток торчали белые острова. Как совершенно неправильный вьетнамский Халонг Бэй. Ана в светлых джинсах и в легком свитере стояла среди цветущих миндальных деревьев. Ветер играл ее короткими волосами, срывал лепестки с ветвей. Кружил их густой вьюгой и засыпал застывшую от восторга Тайну. Закрыв глаза, она купалась под теплой метелью. И, повернувшись лицом к ветру, ловила губами теплые снежинки — лепестки.

Если бы он не знал ее, и это был первый миг, когда Бэй увидел Ану, все было бы так же. Он принес бы ей свое сердце в ладонях. И посадил сады миндаля в Долине, чтобы она не скучала о снеге. Должно же быть в красном мире похожее дерево?

— Ты влюблен в эту девушку по самую макушку, — прозвучал рядом насмешливый голос Давида.

— Я к ней привязан. Руками, ногами, каждым волоском, как Гулливер в стране Лилипутов.

Давид смерил Кобейна недоверчивым взглядом и пошел, посмеиваясь, прочь.

— Два домика вам приготовили, как ты просил. Рядом! — крикнул он за спину. — Без замков изнутри, чтобы вы мне двери не переломали.

— Я знаю двести знаков. У меня получится… — услышал Бэй торопливый шепот Аны и беззвучно рассмеялся. Все повторялось, замыкалось кругами и переплетениями живого рисунка. Он снова сидел с голой спиной, правда, не на берегу моря, где гулял холодный ветер, а перед темным окном в гостевом домике в имении Гашика. Сзади него была Тайна с иглами для татуировки в руках. Тванская женщина убедила его, что знает, что делает, а сама испуганно шептала и причитала, словно сомневалась в результате. Бэй снова сделал из себя лист ватмана или живой холст и отдался рукам МондриАны.

Или Аны Морт?

— В прошлый раз ты нарисовала на три виселицы, два костра и одно отделение головы от тела. Которое, между прочим, почти состоялось, — он придал своему голосу суровости.

— Прости, прости, прости… — торопливые слова слетали с уст вместе со слезами из глаз. Бэй знал — Ана кусает губы и плачет у него за спиной. Даже незрячих волчьих глаз на затылке было достаточно, чтобы видеть это.

Как же ему хотелось обернуться, заключить ее лицо в ладони, словно драгоценный камень в надежную оправу, и собрать губами каждую жемчужинку-слезинку, а потом накрыть рот Аны своим и выдохнуть — простил… все давно простил…

Ему безразлично, какими канатами он к ней привязан, лишь бы крепче держали.

— Двести знаков, безглазые Тени… — шептала Тайна, пока острая игла танцевала легкий танец на его спине.

Прикосновения, как жала карских пчел из Ущелья, чьим сладко-горьким медом, растворенным в воде, отпаивала его от смерти Звезда, но вкус напоминал о губах Аны. Кобейн выплывал на поверхность из глубин забытья и улыбался, как тванский идиот, потому что слышал голос не Тары, а Тайны, и видел только ее сквозь туман и цветные круги слабости.

— Все…

Шепот это был. Едва-едва различимый. Бэй замер. Замерла за его спиной Ана. Замер, казалось, весь мир, кроме бессовестных цикад, не имевших никакого уважения к важности момента. Трещали и трещали за окном, словно уже наступило лето.

Он решился. Развернулся и схватил плечи Тайны.

Держал, чувствуя, как трясутся от волнения руки.

— Получилось, — выдохнула она, уже поймав его глазами-калейдоскопами, скользя и скользя взглядом по его лицу, как будто впервые видела или хотела запомнить навсегда.

Неважно, кто потянулся первым, это было одно движение. Первое отчаянное, голодное прикосновение со стоном от боли, которая наконец отпускала сердце.