– Нет, он в порядке. И я тоже. Ну, то есть не в порядке, но в медицинском смысле нет никаких причин для беспокойства. Можно? Хотите попить со мной чаю?
Она поднимает брови и складывает губы бантиком. Как будто ждет, что сейчас последует шутка. Она затягивает потуже ремешок на домашнем халате, на котором бело-голубые длиннохвостые попугаи порхают в прохладном ветерке.
– Хорошо, – говорит она, и ее проницательные глаза внимательно изучают меня. – Заходи, на улице так холодно, а ты вообще в пижаме.
Я осматриваю себя. И правда. Пижама в розово-желтую клетку. Тапочки на холодном бетонном крыльце.
– Прощу прощения за мой нескромный внешний вид. Я могу переодеться и вернуться, если хотите.
Ее взгляд на мгновение смягчается.
– Не глупи. Заходи скорее, ты впускаешь холод в дом!
Она бормочет себе под нос что-то про возмутительные цены на газ, пока идет по коридору, провожая меня туда, где должна быть кухня. Ее дом – точная копия нашего. Я имею в виду планировку. Все остальное совершенно другое. По халату и печенью я должна была бы догадаться, что всю ту яркость, которой миссис Риззо так не хватает в ее довольно сдержанном поведении, она более чем компенсирует в домашнем декоре. Кругом все в какой-то блестящей радужной блевотине: полы, стены, столешницы. Трудно здесь найти хотя бы один белый участок. В коридоре по стенам висят канареечно-желтые, розовые, как домик для Барби, и небесно-голубые рамки с картинками кошечек, собачек, овечек и, разумеется, попугайчиков. При этом фотографий детей или семьи в этом доме не видно. я замечаю только один портрет: мужчина в военной форме. Фото имеет коричневато-золотистый оттенок, как у всех старых кадров, но все равно можно сделать вывод о том, что мужчина красив. Или был красив. Предполагаю, это ее усопший муж, но вопросов не задаю.
На кухне настоящий хаос: жестяные банки, венчики и деревянные ложки, пятна муки и сахара по всему полу из серебристого ламината. Я помню эту столешницу: ее замена стала единственным улучшением в доме, которое отец сделал, получив первый аванс за «Лимонадные небеса». Миссис Риззо указывает на кухонное кресло и невнятно фыркает, я принимаю это за приглашение присесть и подчиняюсь. Она начинает заниматься чайником, наполняет его и ставит на плиту, шуршит по ящикам в поисках коробочек с чаем, кружек и, подозреваю, жестяной коробки с печеньем.
Она подходит ко мне с коробкой и снимает крышку. Это ее традиционные попугаи, но на этот раз они украшены не кондитерскими блестками, а мелкой шоколадной крошкой.
– Попробовала сегодня кое-что новое, – говорит она. – Обычно я шоколад отдельно ем, но вдруг подумала, а почему бы и нет? Кто знает, сколько мне осталось? Можно попробовать все и сразу.
Я беру одно печенье, но миссис Риззо не убирает коробку.
– Нет ничего невежливого в том, чтобы взять еще, если ты голодна.
Я беру еще три, она довольна, закрывает коробку и ставит ее на стол. Мы вежливо улыбаемся друг другу, какое-то время молчим, а потом чайник начинает негромко скрипуче свистеть. Она берет поднос с двумя дымящимися кружками горячей воды и всеми возможными сортами чая в пакетиках.
– Что-то мне подсказывает, что с этим печеньем лучше всего пойдет чай «Черная вишня», – говорит она, ставя поднос на стол и устраиваясь в кресле рядом со мной. – Мне лично очень нравится добавлять в чай щедрую порцию сливок – получается настоящее угощение.
Я беру пакетик чая «Черная вишня» и опускаю его в горячую воду, добавляя по примеру миссис Риззо два кусочка сахара и сливки. Кажется, что она всем довольна. Она одобрительно кивает, глядя на мою чашку, когда мы обе окунаем в чай печенье.
– Просто фантастика, – говорю я после того, как полностью прожевала и проглотила первое печенье. – Серьезно, эта шоколадная крошка – феноменальное решение. Смена правил игры.
– Мне тоже так показалось. Этот новый рецепт меня погубит. А мою талию и подавно.
Я бы не сказала, что миссис Риззо совсем худышка, но и человеком с ожирением ее точно не назовешь. Я хотела бы сохранить такую фигуру в ее годы, и вообще, если уж выбирать, какой смертью умереть, то смерть от печенья – это не самый худший вариант.
– Так я полагаю, ты оказалась в моей кухне не просто так? Ты хочешь о чем-то поговорить. Раз уж ты прожила здесь… Да всю свою жизнь прожила и ни разу не ступила на мой порог. Я чувствую, что произошло что-то важное.
Она говорит это без обвинительных интонаций. Скорее как наблюдение. Нельзя сказать, что она сама искала моей компании. Слишком уж была она занята подглядываниями через забор на заднем дворе и лекциями при встрече около дома, но что-то подсказывает мне, что сейчас напоминать ей об этом совсем не время.
Хотя… Иногда она все же стучалась к нам в дверь, разве нет? Чтобы передать папе печенье. Может быть, и мне тоже, несмотря на то, что открыто она об этом никогда не говорила. А я из-за своего гонора даже не ела его, не говоря уже о том, чтобы ее благодарить.