Разоблачение Тисл Тейт

– Кто-то еще знал? Кроме твоего отца.

Секунду я раздумываю. Но врать больше нет смысла.

– Лиам. Мой сосед.

– Конечно. Ему-то ты могла доверять. Не мне же.

– Так нечестно. Я знаю Лиама с четырех лет. Он обо мне вообще все знает.

– И ты его любила, да? Наверное, и до сих пор любишь.

– Это совсем другое. К тому же предал меня именно он, так что…

– Неважно. Все это не имеет значения. Я плевать хотел на то, кого ты любишь, кому ты рассказываешь свои самые потаенные тайны. Мне это все не нужно.

Я протягиваю к нему руку, но он отступает назад.

– Ты правда мне очень дорог, Оливер. Все, что я вчера почувствовала, существует на самом деле.

Он качает головой и отходит еще дальше назад.

– Я не уверен, что ты вообще знаешь, что такое реальность. Ты вся состоишь из лжи.

Потом он спускается по лестнице на тротуар и открывает дверь машины.

– Скажи Эмме!.. – начинаю я кричать, но потом понимаю, что не существует таких слов, которые она захотела бы услышать. Лучше всего ей вообще обо мне забыть. Но она теряет не только меня. Она теряет и Мэриголд тоже. Она больше никогда не сможет прочитать ни слова из ее любимых книг о мире и людях, которых так любила. Я разрушила ее единственное убежище.

Надеюсь, родители разрешат ей сегодня ругаться всеми возможными бранными словами в Солнечной системе.

* * *

Я захожу в свой аккаунт в твиттере. Набираю всего пять слов: «Это все правда. Мне жаль».

* * *

Если вчера был день самокопаний и возражений, сегодня настал черед наказания.

Пришло время посмотреть в лицо правде, увидеть все, что пишут обо мне поклонники в сети. Прочесть все электронные письма (хотя это, как я понимаю, скорее всего превратится в наказание, растянутое во времени, потому что у меня во «Входящих» уже более двух тысяч писем). Большинство, конечно, от пришедших в бешенство фанатов, но, кажется, полно и запросов от прессы. Всем хочется получить эксклюзивное интервью. Включая, как я успеваю заметить, просматривая темы сообщений, газету «Нью-Йорк таймс».

Знает даже «Нью-Йорк таймс». Все знают.

Я закрываю почту и набираю свое имя в поисковике, выбираю вкладку «новости», чтобы сразу исключить ссылки на свой веб-сайт, списки бестселлеров и всякие добрые и замечательные слова, которые люди годами обо мне говорили. Новости далеко не так добры и замечательны.

«Тисл Тейт, автор международных бестселлеров, обвиняется в мошенничестве».

«Тео и Тисл Тейт: заговор «Лимонадных небес»».

«Из глубины: разоблачение Тисл Тейт».

Более шести часов я провожу за письменным столом. Никак не могу остановиться. Это все равно что глазеть на аварию, в которой сама пострадала: вот я вся в крови, вся переломанная, но каким-то образом смотрю на свое тело со стороны и не могу отвести взгляда, какой бы страшной ни была картина.

Мое имя смешали с грязью. Имя моего отца смешали с грязью. Напечататься Тейтам больше точно не дадут. Я даже не знаю, что нам теперь вообще дадут делать.

Твиты и личные сообщения – это самое жуткое. Нет никаких ограничений в том, что человек может позволить себе высказать в сети. Про себя я прочитала следующие слова: вероломная сука, проститутка ради славы, бесталанный кусок дерьма. Практически единогласно все хотят, чтобы нас с отцом отправили в тюрьму. Только после того, как мы вернем все деньги, разумеется. Еще я увидела призывы организовать Международный день сожжения «Лимонадных небес». Кто-то даже создал новый аккаунт в твиттере, объединяющий моих врагов: «Долой Мэриголд Мэйби!»

Отсмотрев, наконец, большинство постов за последние сутки, я закрываю крышку ноутбука. Может быть, почитаю еще поближе к вечеру. Или завтра. И послезавтра. И еще через день. Потому что делать больше вообще нечего. Ни домашних заданий, ни книг, ни друзей, ни парней. Только папа, на которого мне сейчас даже смотреть невыносимо. И Миа, но я не сомневаюсь, что она отныне не хочет иметь никаких дел с семьей Тейт. Я даже не уверена, что она до сих пор в доме.

Я перебираю в памяти людей, которым могло бы быть небезразлично, какой ужасной стала моя жизнь. Миссис Риззо. Я смеюсь. Небезразлично – слишком сильное слово. Но она же сама сказала, что я могу постучаться к ней в дверь, если мне что-то понадобится, а мне сейчас так нужно с кем-то поговорить. К тому же я ничего весь день не ела, и мысль о печенье в форме длиннохвостых попугаев теперь кажется вполне утешительной.

Не успев передумать, я уже оказываюсь на пороге у соседки и стучу в дверь. Сначала никакого ответа нет, и как раз в тот момент, когда я собираюсь попробовать постучать еще раз, занавеска на окне отдергивается. Миссис Риззо смотрит на меня, высоко подняв седые брови. Сначала на ее лице отражается удивление и только потом тревога.

– У вас все хорошо? – спрашивает она, едва не сбив меня с ног резко открытой дверью. – Твоему папе плохо? Звоним в службу 911?

Она, конечно, решила, что мое появление у нее на крыльце означает, что случилось что-то ужасное. Раньше я никогда не шла на контакт сама, ни разу за семнадцать лет жизни по соседству.