Разоблачение Тисл Тейт

Мэриголд и Колтон стояли в излюбленном ими месте в атриуме.

– Мне пора наверх, – сказал он, обнимая ее. – Жди меня здесь, и я вернусь, как только смогу.

– А что, если ты не сможешь? – сказала Мэриголд.

– Не переживай, я найду какой-нибудь способ. Или… – В его глазах загорается надежда. – Я могу попробовать уйти с тобой через портал.

– А вдруг из-за твоего побега портал закроется, и тогда я лишусь последней надежды найти маму?

Колтон вздохнул.

– Хорошо. Тогда будем придерживаться нашего плана. По крайней мере пока.

Несколько минут Мэриголд ничего не говорила, а потом прошептала:

– Я не могу ждать здесь вечно. Я уже провела в потустороннем мире целую неделю. Пора домой.

К отцу. К Ионе. Потому что она думала о нем каждый день. Когда целовала Колтона, когда запускала пальцы ему в волосы.

– Если я не вернусь через день, возвращайся домой. Умоляй отца не переезжать. Я обещаю, что буду искать твою маму, где бы я ни оказался. А если не вернусь, приходи на это место через месяц. А потом еще через месяц. Пока мы не найдем друг друга и…

И Мэриголд поцеловала его. Она целовала Колтона, пока он не исчез, не оставив ей ничего, кроме тишины и разбитого на части сердца.

ОТРЫВОК ИЗ «ЛИМОНАДНЫХ НЕБЕС»,

КНИГА 2: «МЕЖДУ ДВУХ МИРОВ»

Я не удивлена, когда утром обнаруживаю на пороге Оливера. Он бешено колотит в дверь. Открывая ему, я уже морально готова ко всему. Я слишком утомлена, потому что проплакала всю ночь, я опустошена и не испытываю никаких эмоций. Происходящее неизбежно. «Я к нему готова», – говорю я себе.

Но, честно говоря, я совершенно не готова к тому, насколько разбитым выглядит Оливер. На слабом утреннем солнце его кожа смотрится почти прозрачной, а веснушки на контрасте – гораздо темнее. Обычно на его лице они выглядят просто идеально, каждая на своем будто бы заранее отведенном месте. Но сейчас они кажутся совсем неуместными. Все сейчас как-то неправильно: волосы убраны назад в спутанный пучок, из него выпадают пряди и лезут ему в глаза. Рыжие волосы, красные глаза, красные губы – все это на совершенно белом, пустом фоне.

– Ты все знаешь. – Я едва слышу свой собственный голос.

– Знаю.

В его голосе не слышно ни печали, ни злобы, ни боли. Так, наверное, звучит прямая линия, голая комната, пустая раковина.

– Мне жаль.

– Тебе жаль, – говорит он с каменным лицом. – Жаль.

Я делаю шаг назад, в прихожую, и рукой приглашаю его зайти в дом, в тепло. Но он не двигается. Я тоже остаюсь на месте.

– Я должна была рассказать тебе вчера. Или даже нет, еще раньше. Но я не могла никому этого рассказать. У меня… У меня были свои причины. Я думала, что уважительные. Я все это делала ради папы. Он был в депрессии, Оливер. Так и не смог смириться со смертью мамы. У нас заканчивались деньги. Он брался за разные не подходящие ему работы, ничего не получалось, рукописи отвергали, а эта книга была первой, которую такая участь не постигла. Он соврал агентам раньше, чем я дала свое согласие, но это… Это был первый раз за долгое время, когда я увидела его по-настоящему счастливым. Он снова полюбил жизнь. – Я останавливаюсь, стараясь вытряхнуть из головы грустные воспоминания. Стряхиваю с себя оправдания. – Но теперь ничто из этого не имеет смысла. Я наврала тебе, наврала абсолютно всем, и даже не надеюсь, что кто-то меня простит.

– Ты права. Простить я тебя не смогу. Не могу перестать думать о вчерашнем дне, о том, какой обалденной ты мне показалась. Сплошное вранье. А Эмма… Этот ее взгляд вчера вечером. Господи боже мой, это было ужасно.

Теперь его голос начинает наполняться страхом, гневом, разочарованием. Я рада, потому что он этого заслуживает. Заслуживает того, чтобы эти чувства получили выход. А я заслуживаю того, чтобы чувствовать себя самой низкой и грязной мерзавкой.

Кажется, что он вот-вот повернется и уйдет навсегда. Но что-то его останавливает.