Падроне так падроне. Все расселись. Пицца сицилийская, называемая сфинчионе, вопреки ожиданиям оказалась не очень вкусной, вяловатой. Но к тому времени я понял: она и не должна была быть вкусной. Точно так же фармацевт вовсе не обязан был уметь смешивать порошки. Как оказалось, у синьора ресторатора была большая сеть пиццерий на Манхэттене. У синьора Фармачиста – серия аптек. Что-то подобное было и у других стариков. На пенсии или на отдыхе они, под охраной молодых людей в черном, играли в итальянскую деревенскую жизнь. Не знаю уж – по детским воспоминаниям или по воображению. Также не берусь судить, подходило ли к ним понятие la familia, мафия. Пожалуй, что и подходила – слишком уж чистый, лабораторный какой-то был эксперимент: никаких прохожих, проезжих, чужих. Свои и гость. То есть я. У Паоло была здесь позиция – художник, artista. Деньги он, видимо, заработал понятным для всей компании способом. Статус же художника нужно было подтверждать – галереей, что он уже давно сделал. А теперь вот – получите и распишитесь – музейным куратором, которого хитрый Паоло заполучил в нужное время и в нужном месте. Без выкупа, взятия заложников и прочих кинематографических штучек.
Выставка состоялась и прошла хорошо. К тому времени мы вполне освоились с Паоло. Щедринский, несмотря на свои мягкие профессорские манеры, орал на него благим матом, требуя американской четкости в делах. При этом подмигивая мне: не дождемся, тот еще фрукт – поискать! Я тоже научился преодолевать сицилийскую настойчивость художника-лотерейщика. Настойчивость эта изумляла. Как-то раз позвонили из охраны Эрмитажа: какой-то странный тип задержан во время непонятного занятия, он пытался установить на парапете одной из эрмитажных лестниц какую-то раскрашенную жестянку, да еще привел фотографа все это заснять. При этом сослался на свою выставку у вас… Пришлось по-соседски упрашивать выпустить незадачливого экспонента. Я уже смекнул, в чем дело: Паоло решил охватить еще и Эрмитаж. Чего уж, раз оказался в Петербурге. Почему не сфотографировать свой поп-артистский объект на лестнице в качестве доказательства – дескать, он вхож во все музеи. Я изображал предельную степень ожесточенности:
– Еще раз устроишь что-либо подобное – закроем выставку! В договоре есть графа – чрезвычайные обстоятельства! Вот и закроем!
Паоло мялся, раскаиваясь, но для виду. В нем вообще был драйв ребенка или прожженного авантюриста: если очень надо, можно использовать все возможности. А там уж как повезет, попадешься или нет. Я представил себе его детство в нью-йоркской Малой Италии. Ну, связались. Тоже мне, «Однажды в Америке». Оказалось, чрезвычайные обстоятельства по-эрмитажному – еще цветочки. Ягодки пошли, когда Паоло позвонил мне вечером и радостно сообщил:
– У вас в Петербурге находится с визитом президент Картер. Завтра в девять он приедет в Мраморный дворец ко мне на выставку. Я обо всем договорился. Паоло так спокойно перенес мой истошный крик, что я подумал: похоже, это не просто его очередная авантюра. Что-то здесь есть. Чем черт не шутит. Экс-президент Джимми Картер (американцы приставку экс опускают, для них президент сохраняет титул пожизненно), действительно, гостевал в это время в Петербурге.
– Ну, Паоло, смотри у меня…
На всякий случай позвонил директору. Тот, накричав уже на меня, телефонировал, «куда следует». Там ответили, что в программе визита Картера посещения выставок и Мраморного дворца не значится. То есть не лезьте не в свои дела. Директор успокоился, еще раз послав меня туда же, куда я уже привык посылать Паоло. Но я-то Паоло знал, а он нет. От артиста можно было ждать чего угодно. Рано утром – Картер, по словам Паоло, обещал быть в девять утра, – я, чертыхаясь, искал свежую белую рубашку.
– Ну, итальяшка, мафиози конченый, погоди…
В девять утра я стоял на крыльце рядом с Паоло. На всякий случай прибыл и начальник охраны – люди служивые привычны реагировать на любой сигнал. Но и он мне сказал:
– Давыдыч, зря время теряем. Я своим звонил – ну не могут американцы график нарушать, у них все расписано, нас там нет. Пустышку тянем!