Раздевайся, Семёнова!

Именно поэтому я осталась, а не ретировалась из вежливости, дав им поговорить — было понятно, что уж что-что, а на меня этим двоим точно наплевать. Хотя, если уж на чистоту, мне тоже было плевать, о какой-такой «важной теме» пришла поговорить мать Знаменского — я думала лишь о том, как оправдаться за свое бесцеремонное хозяйничанье на его кухне. Ведь даже и в том, что мать вломилась в такой неподходящий час и выносит Виктору Алексеевичу мозг, была моя вина — если бы он не подумал, что я «захлопнулась», он и дверь бы, наверное, не пошел открывать…

— Ближе к делу… — поторопил Знаменский, явно теряя терпение.

Мама поджала губы.

— Извини, сынок, я забыла, что тебя могут до такой степени не интересовать дела матери… Хорошо-хорошо. Я скажу. Ко мне вчера приходила Оля…

Он высоко поднял брови.

— Оля? К тебе?! Зачем?!

Мадам Знаменская поджала губы.

— В отличии от тебя, ей не все равно, как коротает дни пожилая женщина, у которой серьезные проблемы со здоровьем… Но это не важно, — она подняла руку, предупреждая сердитую тираду, которой готов был разразиться Виктор Алексеевич. — Она предложила мне лечь на обследование… вот в эту клинику, — покопавшись в сумочке, женщина достала какой-то проспект и протянула ее сыну. — Если ты готов оплатить…

Знаменский недоуменно повертел брошюру в руках, вглядываясь в красочные картинки и лозунги.

— Мам, это ведь лажа какая-то… Омолаживающие коктейли? Диагностика кармы? Групповая терапия для женщин, обеспокоенных глобальным потеплением? Что это за хрень?..

Мадам Знаменская с возмущением выдернула брошюру из его рук.

— Что за выражения?! Правильно твоя жена сказала — ругаешься как сапожник, предложения без мата не можешь сказать… И ведь какое воспитание! Сколько сил в тебя вложили, сколько денег ушло на твое образование…

Она еще что-то говорила, долго и нудно костерила сына за невоспитанность, за распутство, за невнимание к ее, матери, болячкам и одиночеству… корила его бессонными ночами и вложенными деньгами… Знаменский морщился, вздыхал, что-то, кажется, отвечал…

Но я уже не слушала. Точнее не слышала. Топя все окружающие звуки, оглушительной дробью вбивалось в мои уши непостижимое, неуместное, совершенно неприменимое ко мне и к этому мужчине словосочетание — «твоя жена».

* * *

Отправив меня в спальню и самолично напоив мать чаем, Знаменский все же выпроводил ее, вызвав такси и пообещав оплатить все, что она пожелает — лишь бы отстала.

Меня же снова охватило тупое оцепенение. Несколько раз я порывалась встать и уйти, но для этого нужно было пойти в ванную, забрать оттуда свою остальную одежду, обуться, проскользнуть мимо кухни… Да еще и объясняться пришлось бы, отчего так поспешно сбегаю… И я оставалась сидеть на кровати, глядя в одну точку, потому что ни на что другое не было моральных сил.

Почему и с какой стати я решила, что такой лакомый кусочек, как Знаменский, в тридцать семь лет будет еще не занят, я и сама не понимала. Все совершенно логично — отношения с женой охладели, зашли в тупик, захотелось новизны и остроты. Иными словами, «свежатины». Отправил жену в отпуск и развлекается себе с молодой любовницей — почему бы и нет? Вполне возможно даже, что по обоюдной договоренности — раз не постеснялся привести меня домой, в супружескую постель…

А что не сказал ничего? Во-первых, я не спрашивала. А какой ему интерес палиться без надобности? Во-вторых, может, самому неприятно со мной так поступать, хоть никаких обещаний он мне и не давал.

Но ведь вещей женских в шкафу нет… — закрался в голову слабенький, робкий шепоток надежды. Хоть что-нибудь бы осталось от женщины, если она просто уехала… Может они временно расстались?

В комнату вошел Знаменский, жуя оладью.

— Остыли, но вкусно, — лаконично похвалил он меня. — Я оценил, Семёнова. И уборку тоже.

Я хмуро подняла на него глаза. Какая ирония… Еще полчаса назад я волновалась, что он отругает меня за эту самую уборку и оладьи… Теперь это все казалось такой мелочью — просто тьфу.

— Ваша жена небось так не умеет… — пробурчала я, сама понимая, насколько это глупо и по-детски это звучит.

Он прекратил жевать, осторожно проглотил.

— Моя… кто?

— Жена! — почти прокричала я и тут же обхватила себя руками, заставляя успокоиться. «Не люблю истеричек», вспомнилось вдруг — и очень кстати. Хотя, непонятно, зачем мне теперь нужно это «люблю-не люблю». Как будто я планирую и дальше продолжать встречаться с женатым мужчиной…



— Ты тут напилась что ли в одиночестве? Какая жена? Я в разводе уже два года, — морща брови, Виктор Алексеевич подошел и сел рядом.

Ага, в разводе…

— Бывшую не называют женой… — я нахмурилась в ответ. Его категоричный ответ обескуражил меня, но не настолько, чтобы тут же поверить и броситься в его объятья.

— Кто кого назвал женой? — его глаза внезапно расширились в понимании. И повеселели. — А… мама, помню… Что, Семёнова, неприятно ревновать?

Я покраснела.

— Я вам повода не давала. У нас ничего не было с Владом.

Он совсем развеселился.