Раздевайся, Семёнова!

Вот черт, черт… Очень неуверенно я подвинулась в том направлении, в котором требовалось, лихорадочно соображая, что бы такое предложить ему, чтобы отвертеться от знаменитой 69 — не усаживаться голой промежностью ему на лицо… Но он вдруг рыкнул нетерпеливо, схватил меня за бедра, подтянул к ближе и перекинул одну ногу себе через голову.

А через секунду я уже чувствовала его язык — там, в самом центре горячей, ноющей, уязвимой влажности…

Кажется, я вскрикнула. Во всяком случае, так мне показалось — из-за ударившего в уши пульса на мгновение ухудшился слух.

— Жаль, что ты пахнешь мылом… — пробормотал Знаменский, отрываясь на секунду от своего занятия. — Мне нравится твой натуральный запах… и вкус…

И снова набросился, вжимаясь в меня лицом и аккуратно раздвигая складочки пальцами. Водил языком вдоль клитора — то щекоча, то надавливая, то вклиниваясь в чувствительную ложбинку у самого входа… И от каждого прикосновения, от каждой восхитительной ласки хотелось кричать и плакать, хотелось умолять его не останавливаться и немедленно прекратить меня мучить… каждую секунду все тело простреливало колким, почти болезненным удовольствием, подбрасывало и качало на ослабевших коленях…

Шепча что-то бессвязное, я упала ему на живот — лицом в мягкие волоски у основания эрекции. Краем мозга я помнила, что от меня требуется, но никак не могла скоординировать свои действия… Как же можно еще что-то делать, когда так хорошо, когда искрится в глазах и скручивает пальцы на ногах… Это ведь невозможно, немыслимо…

— Возьми его… — услышала я сквозь зачинающуюся бурю. — Возьми… Хочу кончить тебе в рот…

О боже, это конец… От его взвинченного тона и самого факта этой бесстыдной, порочной просьбы меня окончательно скрутило, превратив в маленькую, сжатую в себе вселенную… Уже чувствуя, что уносит, я заставила себя приподняться на дрожащих руках, ткнулась, почти ничего не видя, полураскрытым ртом, и, к счастью попала… обхватила губами крупную, гладкую головку…

— Сейчас, сейчас… ох, твою ж…

Напрягшись всем телом, он вдруг стиснул мои ягодицы и впился ртом в промежность, глуша там стоны и какое-то хриплое ругательство — до мозга костей пронзая меня тонкой, звуковой вибрацией… И это стало последней каплей. Вселенная взорвалась, подбросила меня, обдавая бедра тягучим, сладким жаром… Немой крик захлебнулся в густых струях, рвущихся мне прямо в горло…

* * *

— Она не горькая…

— Мм?..

— Я думала, сперма горькая… а она нет…

— Мм…

Я приподняла голову. Спит, что ли? Знаменский ответил на мой вопрос легким, вполне уютным храпом. Довольно вздохнув, я легла обратно — ему на грудь, подтягивая вокруг нас двоих одеяло.

И чуть не подскочила от внезапно осенившей меня догадки. Мне ведь столько раз говорили, что минет — это мерзко, противно и унизительно… что сперма гадкая и глотать ее — западло для любой нормальной женщины… Может, и то, что я слышала про первый секс — это такой же дикий и отсталый бред?



Глава 18

Разбудил меня мягкий, но довольно настойчивый утренний свет — какого не могло быть в нашей с Юлькой комнате, потому что окна на ночь мы всегда плотно зашторивали.

По привычке потянувшись к телефону, я широко зевнула… и ойкнула, ткнувшись рукой в странное препятствие. Пошарила по нему рукой, телефона не обнаружила, зато поняла, что препятствие… оно не совсем препятствие. Оно — тело. Чужое, теплое, гладкое тело — рядом со мной, прямо в моей постели.

Распахнув глаза, я уставилась на закрывающую мне обзор крепкую мужскую спину. Проглотила слюну, поморгала, пытаясь выгнать из головы сон… и постепенно все вспомнила. В том, числе и то, что «моя» постель… она вовсе и не моя.

Расплывшись в сонной улыбке, я еще раз прокрутила сей замечательный факт у себя в голове.

Уже второй раз в жизни я ночую дома у Виктора Алексеевича, и вчера мы с ним… занимались сексом. Ну, или почти сексом. И еще, кажется, вчера на меня снизошло откровение, которое в ближайшем будущем должно это «почти» исправить на «уже».

Протянув руку, я хотела запустить ее Знаменскому под мышку и прижаться плотнее к этой замечательной, теплой спине, как вдруг передумала. Кто это там говорил вчера, что я готовить не умею?

Я глянула на настенные часы, вспомнила, что наша с ним лекция (вот так прям и подумала — «наша лекция!») сегодня только в двенадцать, а это значит, что вполне можно успеть соорудить какой-нибудь особенный завтрак, и поразить этого привереду своими кулинарными способностями. Потому что, хоть к «пастам кон базиликам» я и непривычная, а все ж готовить — в том числе и для младшего брата, когда родители временно забывали, что в их жизни есть что-то еще, кроме водяры — мне приходилось, и не раз.