Моментально забыв о комплексах, я ринулась спасать своего кавалера, пока его не увели, как молодого бычка на деревенской ярмарке.
— Елена, познакомься — это Катя. — представил меня Виктор Алексеевич. — Катя — это Елена Васильевна, моя бывшая коллега, специалист по рекламе в Неотек.
— Приятно познакомиться… — призвав в помощь все свое благодушие, я протянула руку. В локоть Знаменскому дама вцепилась правой, значит должна отклеиться для рукопожатия.
Та мгновенно сгруппировалась, сфокусировавшись на мне цепким взглядом бывалой охотницы. В мгновение ока оценила мое простенькое платьице, дешевые туфли, макияж, нарисованный подружкой… и расслабилась.
— Весьма приятно, — протянула она, действительно отлепляясь от руки Знаменского и вытягивая мне свою — ладошкой вверх, пренебрежительно, будто для поцелуя. Я не смутилась — приняла и крепко, по-мужски пожала. Так крепко, что она даже поморщилась.
— Родственница из глубин нашей необъятной родины? — тут же отомстила мне эта сучка. — Деток у тебя, насколько я знаю, нет… Наверное, племяшка?
Воспользовавшись обретенной свободой, Знаменский быстро шагнул ко мне и на оскорбление среагировал с опозданием. Сначала слегка нахмурился, а потом расплылся в своей самой очаровательной улыбке.
— Знаешь, ты почти угадала. Это юная красотка действительно из глубинки… Помнишь, как это прекрасно — быть юными, восторгаться столицей… чувствовать, что у тебя все еще впереди… Эх, где наши молодые годы, Леночка…
Панибратски похлопав женщину по плечу, Виктор Алексеевич выставил мне локоть и повлек в сторону красивой, резной лестницы, ведущей на второй этаж.
— Увидимся на симпозиуме, дорогая… — кинул он побагровевшей даме, обернувшись через плечо.
В полном восторге, я из последних сил удерживалась, чтобы не захихикать.
— Виктор Алексеевич, да вы просто… просто… Вау! — выдохнула я, когда, наконец, мы оказались вне зоны видимости оставленной внизу Елены Васильевны.
— Вау не вау, а если бы не ты, мне пришлось бы пригласить ее присоединиться. Она дама… настойчивая.
Ну так и «вызывай» меня почаще — поклонниц отстреливать, чуть не произнесла я вслух. От позора меня спас маленький, суетливый распорядитель, вытянувшийся возле стойки с надписью «Ждать здесь».
— Гена, друг мой, я столик сегодня не заказывал… — немного виновато начал Знаменский, но распорядитель замахал на него руками.
— Ничего страшного, Виктор Алексеевич… Для вас у меня всегда столик найдется.
И вынырнув из-за стойки, повел нас по оживленному залу, который на деле оказался мансардой — с огромными, в пол, окнами и скошенной, застекленной крышей. Справа от зала благоухал экзотическими запахами зимний сад, где-то в глубине густой листвы щебетали и перескакивали с ветки на ветку маленькие тропические птицы.
В полном ошеломлении, я цеплялась за локоть своего спутника, стараясь поменьше озираться и понимая, что все это бесполезно — я действительно выгляжу, как родственница из далекой глубинки, которую привели показать достопримечательности богатой столичной жизни.
Чтобы хоть как-то отвлечь себя и перестать пялиться по сторонам, я вернулась мыслями к произошедшему не далее, как час назад.
Как же так получается? Ведь мы с Юлькой подруги — лучшие, между прочим. С самого заселения в августе — не разлей вода. А тут из-за какого-то мудака — раз, и будто бы и не было ничего. Почему так? Ведь не по тридцать же нам лет, чтобы ради мужчины друг друга гнобить и ненавидеть? Почему его слово вдруг стало важнее моего? Потому что Юлька с ним трахается, а со мной — просто дружит?
Я поняла, что не столько расстраиваюсь, сколько… злюсь. И даже не на Ложкина, который посредством своего откровенного мудачества защищал свои кровные интересы, а именно на подругу — как она-то могла, вот так, с налету, без всякого повода, без причины поверить в настолько грубо сфабрикованную ложь!
А сама? — шепнул в мое ухо некто настойчивый и очень вредный — как ты сама могла поверить во все эти враки про Знаменского? И ведь тоже — без единого доказательства… Поверила, возмутилась и поперлась записывать его на телефон…
А вот теперь и Юлька поверила — не разобравшись, не думая, не выслушав другую сторону…
То, что для меня это наука на будущее — понятно… Но жить-то я как теперь буду — в одной комнате с девушкой, которая меня ненавидит?..
Я снова расстроилась и к столику подошла уже совсем хмурая. Виктор Алексеевич отодвинул дня меня стул, я села, подняла глаза… и обомлела.
Весь город, вся ночная Москва раскинулась перед моим взглядом за пределами огромного, переходящего в потолок окна, искрясь огнями и красно-белыми кометами дорог. Темный горизонт сливался с шапкой из звездного неба.
Это было нечто — торжественное и загадочное зрелище, требующее, чтобы им восхищались, воспринимали всерьез и перестали морочить себе голову девчачьими проблемами.
Я с трудом отвела взгляд и посмотрела на Знаменского, успевшего занять свой стул — сбоку от меня, чтобы не заслонять вид. Сглотнула слюну.