Раубриттер (IV.I - Animo)

Первым делом он изменил его цифровую сигнатуру, даровав новое имя. Его прежнее, «Радетель Истины», шло ему не больше, чем сторожевые башни глинобитной лачуге или золотая оправа выковырянному из мостовой камню. Гримберту не пришлось напрягать воображение, чтобы найти достойные варианты — он придумал сразу целое множество.

«Ржавый Болван». «Туринский Истукан». «Железная Задница».

Самые остроумные он пересказал Аривальду, но тот отчего-то встретил их без смеха. Наоборот, посерьезнел.

«Тебе решать, Грим, — сказал он тогда, три года назад, — Но это твой доспех».

Твой доспех…

Они были привязаны друг к другу, как два пленника. И пусть связывала их не стальная цепь, а лишь нейро-шунт толщиной с палец, оборвать эту связь было невозможно. Иногда Гримберту казалось, что Магнебод, спрашивая очередной урок или наблюдая за ходовым испытанием, взирает на него с тщательно скрываемым злорадством. Уж он-то знал, этот старый хрыч, сам всю жизнь проведший в доспехе, знал, каким испытаниям подвергает душу Гримберта. И сам затаенно ждал момента, когда тот явится пред отцовские глаза, понурив голову. Этой радости Гримберт ему доставлять не собирался.

«Предрассветный Убийца».

Нелепо было думать, будто получив новое имя, доспех изменит свою суть. Обрастет более толстой броней или усовершенствует энергетическую установку. Но тогда, в десять лет, ему казалось, будто грозное имя, данное им в подражание героям рыцарских романов, хоть отчасти нарушит тот жалкий образ, который он собой являл.

Никчемные надежды десятилетнего сопляка. Новое имя оказалось чрезмерно претенциозным и даже тщеславным, оно отнюдь не облегчило его муки, но отчего-то со временем он привык к нему. А потом оказалось, что и не только к имени.

Три года!..

Он учился отрешаться от мыслей в момент нейро-контакта, чтобы соприкосновение души со сталью было не таким резким. Это не избавляло его от мучительных приступов тошноты, неизбежных после разрыва контакта, когда он вынужден был снова привыкать к своему истинному телу, но, по крайней мере, позволило им обоим сносно сосуществовать.

Он учился понимать язык «Убийцы», похожий на какое-то мертвое древнее наречие, язык, которым тот общался со своим хозяином, обращая его внимание на показания приборов и датчиков. Он учился поражать цели, используя для этого те жалкие средства, которые были в его распоряжении. Он учился еще множеству вещей, подчас зло и остервенело, будто участвовал в оглушающей перестрелке, подчас методично, стиснув зубы, будто вел многомесячную изматывающую осаду.

Наверно, они оба учились — все это время, медленно прикипая друг к другу.

Они вместе преодолевали полосу препятствий, оборудованную Магнебодом в крепостном рву, бесконечную, как все круги Ада, сплетенные воедино. Вместе рычали от злости, силясь поразить издевательски верткие мишени на стрельбище, ловко уворачивающиеся из-под пулеметных трасс. Вместе задыхались посреди многочасового марша, трясясь на ухабах и колдобинах, мечтая о глотке холодной воды.

Он так и не полюбил «Убийцу». Это было немыслимо, как немыслимо полюбить нож, который отсек тебе несколько пальцев. «Убийца» не был его доспехом, он был его личным испытанием, камнем, который он вынужден тягать, прикованный к своему телу. Источником постоянного позора и унижения. «Убийца» оставался его злым мучителем, существом, отравившим его чистые детские мечты, вечным напоминанием о собственном несовершенстве. Но вместе с тем…

Пожалуй, к горькому чувству презрения с годами прибавилось нечто, напоминающее уважение. Вынужденный существовать в единении со старым доспехом, Гримберт со временем многое узнал о его возможностях. Крайне ограниченных, но в то же время по-своему полезных, если уметь их использовать в свою пользу.

«Убийца», без сомнения, был стар и дряхл, но, в то же время, в противовес многим современным сородичам отличался твердостью и упрямством могучего тура — черта многих старых машин, созданных в период Проклятых Чумных Веков. Он не отличался огневой мощью, но при этом вполне надежно поражал любые мишени, оказавшиеся в зоне его огня, не отвлекаясь и не привередничая, а кроме того, был неприхотлив по части пороховых примесей. Он мог казаться медлительным, но обладал отменным моторесурсом и при должном упорстве мог покрыть за день расстояние, немыслимое для более тяжелых машин.

Нет, решил Гримберт в тот день, когда Магнебод впервые не встретил его, взъерошенного и вспотевшего, выбирающегося из бронекапсулы, презрительным смехом. Пожалуй, я не стану отправлять его под пресс. И расстреливать тоже не разрешу. Лучше отведу ему темный закуток где-то в недрах отцовского палаццо, подальше от чужих глаз, и водружу там. Чтобы потом, уже обзаведясь настоящим доспехом, покрыв себя рыцарской славой, иногда разглядывать, вспоминая, с чего начинал и чего достиг. А может…

— Грим, следы!

Гримберт встрепенулся, отчего «Убийца» рыкнул двигателем, точно охотничий пес, учуявший запах добычи.

— Где?

— Прямо у тебя под ногами, пустая твоя голова!