Раубриттер

племянница на костер пойдет? И ты думаешь, что меня сожгут?

Даже если тебе, псу, поверят, так я раскаяньем отделаюсь и

епитимьей, да в монастырь пойду.

Книготорговец смотрел на нее теперь удивленно.

— А вот что с тобой будет, — продолжала девушка, — если я стражу

позову? А? Что с тобой будет? С тобой, с похитителем детей, с

детоубийцей, у тебя вон кольца в стену вбиты, ты и тут детей

воруешь, не так ли?

Она склонялась еще ниже, чтобы заглянуть ему в его мерзкие

глаза. Смотрела пристально, словно в душу ему заглядывала и

шептала что-то. Он попытался от ее страшных глаз свои глаза

отвести, а она за подбородок его схватила и не давала ему это

сделать:

— Смотри на меня, пес, смотри, не смей глаз отводить!

И дальше смотрела, глубже заглядывала, и как будто, увидала там

что-то:

— О-о, да ты и здесь уже отличился, и здесь кого-то убил,-

заговорила Агнес, брезгливо убирая свою руку с его физиономии. —

Ребенка убил что ли? Говори душегуб! Ну! Где он? Наверное, там, в

темном проулке, что за твоим домом, бросил труп, или до речки

отволок.

— Уйди, уйди ведьма, — сипел в ужасе книготорговец. Пытаясь

лягнуть Агнес слабою ногой. — Никого я не убивал, врешь все, язык

у тебя лживый, ведьмин язык.

Агнес поднялась, встала над ним и на лице ее засияла улыбка

высокомерная:

— Теперь подумай, Игнаас ван Боттрен из Бреды, кто из нас с тобой

на костер попадет? Я, девица Агнес Фолькоф, чей дядя рыцарь

божий и господин Эшбахта или ты, детоубийца, насильник и

чернокнижник. Да! Чуть не забыла, еще и еретик, что принял ересь

реформации. — Она засмеялась. — Ну, так кто?

Книготорговец смотрел на нее с ужасом. А она спрашивала, смеясь

ему в лицо:

— Что таращишься, душегуб? Отчего замолчал? Страшно тебе, Игнаас ван Боттерен из Бреды? Страшно уже тебе, душегуб? Или

все еще хочешь стражу позвать? Крикнуть что-то хочешь?

Дозволяю, кричи всем горлом. Ну! Кричи! Молчишь, пес? Говори!

Хочешь еще сто талеров и зад мой в придачу?

Он молчал сначала. Пока девица над ним потешалась. Ни от

хамства его, ни от заносчивости и следа не осталось. Все, что ей в

ответ смог сказать он так это:

— Денег за такую книгу мало.

— Говори мне «госпожа», пес. — Повелительно сказала девушка, с

угрозою склоняясь к нему. — Не то… — Она показала ему торчащую

из рукава платья рукоять кинжала, — Распорю еще и рыло тебе.

— Мало дали денег, госпожа. — Поправился книготорговец.

Агнес достала одну монету, и набережно кинула ее. Талер упал на

залитый кровью грязный пол:

— Позови лекаря, пусть зашьет тебе шкуру, не то начнешь гнить и

сдохнешь. А ты мне пока нужен. И не забудь, первым делом мне

надобна посуда для варки зелий, та, которая есть у любого

аптекаря. Сыщи мне такую, найдешь — заплачу. Затем мне нужны

книги, составь список тайных книг, что есть у других

книготорговцев, и цены на них узнай. — Она сделал паузу. — И

главное, ищи мне стекло. Слышишь? Шар — самое главное. Больше

всего мне он нужен.

— Да, госпожа, — нехотя отвечал Уддо Люббель.

— Ну, вот мы и познакомились, ты не бойся, душегуб, я не всегда

бываю зла. Я могу быть и доброй госпожой. И могу быть щедрой.

Будешь псом хорошим, так и хрящи получать будешь, и кости

мясные. А гавкать будешь или лениться, погублю пагубой лютой.

Запомни это, душегуб из Бреды.

Она протянула к нему руку без всяких слов. И Игнаас ван Боттерен

ее понял. Он полез своей рукой окровавленной под шубу свою

мерзкую и достал оттуда ключ.

Девушка с презрением и брезгливостью взяла его двумя

пальчиками, встала, подобрала юбки, чтобы не задеть подолом

черные лужицы, и пошла к выходу. Ута пошла за ней, несла книгу.

Задерживая дыхание, чтобы вонь не нюхать, прошли они первый

этаж дома. Тут была темень, но Агнес уже давно научилась видеть в

темноте. Даже успела поглядеть на кольца железные, что были

вбиты в стену. Она дошла уже до двери, когда Ута, запнулась и чуть

не упала, она-то в темноте не видела.

— Госпожа, куда идти мне, — хныкала она, видно в месте этом ей

было не по себе. — Не вижу ничего.

Агнес глянула и увидала, что запнулась она о цепи, что валялись у

стены, точно книготорговец приковывал кого-то тут.

— Сюда иди. На голос мой иди, дурища, — сказал девушка и, подойдя

к двери, отперла ее, отодвинула засов. Как появился свет, так Ута

почти бегом кинулась к нему. Да и не мудрено, первый этаж дома

книготорговца был примерзок и страшен.

Они вышли на улицу, и теперь даже грязная и вонючая улица

Ткачей, казалась им чистой, и запах был терпим. И люди суетой

своей уже не раздражали.

Агнес шла чуть впереди, следом шла Ута, прижимая к груди

большую книгу, завернутую в дерюгу. Агнес обернулась на

служанку, поглядела на ее лицо и невольно улыбнулась, а потом

спросила:

— Думаю, замуж тебя отдать за книготорговца? Пойдешь?

Ута аж остановилась от такого вопроса, глаза от ужаса выпучила, рот открыла, да ничего сказать не смогла. Так и стояла посреди

улицы с раскрытым ртом.

— Пошли, дурища, пошли, — говорила Агнес, смеясь, — шучу я. Не

нужна ты ему. Ему детишки нужны, те, что помладше.

Ей пришлось хватать служанку за рукав, и тянуть поначалу, прежде

чем та пришла в себя и пошла сама.

— Что? Страшный он? — Улыбалась девушка глядя на служанку.