Раубриттер

Стоял, вытворял нелепости, бубнил что-то негромко, но хамским

тоном и совсем не обращая внимания на опасное оружие в руках

девушки. Как будто пренебрегал.

— Сто талеров и мой зад за эту книгу? — Немного удивленно спросила

Агнес и потянула книгу на себя. — Такова твоя цена?

— Да, дай сюда, — Уддо Люббель сопел носом от натуги, силился

вырвать книгу из слабеньких девичьих пальцев, но девчонка

держала ее словно клещами. — Ишь ты, как вцепилась, ведьмища, видно понравилась она тебе.

Тут Агнес берет и одним движением, одним взмахом, проводит

кинжалом так, что острие распарывает одежду и кожу на обеих

ляжках книготорговца, чуть ниже причинного места. Может, это

было и не самое красивое и ловкое движение, но взмах был быстр, словно девушка муху на лету ловила, а кинжал был остр

неимоверно. Из дыр в панталонах и коже сразу полилась кровь, да

с брызгами. Побежали струйки по чулкам на башмаки, и на грязный

пол.

— А-а-а-а, — заорал книготорговец, и выгнулся зачем-то, словно его в

спину ударили, голову запрокинул, и как был, плашмя упал

навзничь, между старым столом и кособоким стулом. С грохотом, так, что стул упал тоже, а стол хоть и был велик, и тот сдвинулся. И

книгу он уронил. Стал между стулом и столом барахтаться, перекатываться. Встать пытался, а сам руками раны свои на ляжках

хватал.

Агнес рогожу с пола подняла и протерла кинжал неспеша, потом

присела напротив стонущего уже наполовину под столом

книготорговца, и, заглядывая ему в лицо, чтобы глаза его увидеть, спросила, улыбаясь:

— Ну что, пес, говоришь, не подействуют на тебя мои уловки? Даже

и пытаться мне не следует?

Уддо Люббель заливался кровью и в ответ ей орал благим матом

так, что на глотке его жилы вылезли:

— Стража! Стража! Убивают. Люди, кликните стражу, зовите

сержанта и старшину улицы. Убила, убила косоглазая меня! В доме

моем ведьма! Ведьма.

Уте сначала страшно было глядеть на это, а потом вдруг стало

смешно. Бьется человек под столом, кровью заливается, стулом

упавшим гремит и рот свой мерзкий с половиной зубов разевает, разевает, разевает. Как будто песню какую-то поет изо всех сил, а

звуков издать не может, словно рыба на берегу. А он глазки пучит, тужится, поет с надрывом, на шее вены вздулись от старания. А

только сипение его слышно, да дыхание старика уморившегося, и

все. Смешно, честное слово. А сколько спеси в нем было совсем

недавно. Сколько грубости.

Глава 37

А госпожа «певца» не слушает, и не смотрит на него, она тем

временем присела, книгу с пола подняла, и огорчилась. Обложка

книги кровью перемазана. Тут уже девушка не погнушалась свой

платок достать, стала книгу вытирать, морщить носик. Ута было

хотела ей в этом помочь, чтобы она господские пальчики в грязь

эту не пачкала, но госпожа не дала и сказала:

— Сама я, лучше золы в печи найди, засыпь ею ему раны, а то он

юшкой своей вонючей весь пол уже залил и книгу мне.

А книготорговец уже перестал рот разевать, лежал в луже крови, штаны от нее мокры, дышал тяжело и с ненавистью смотрел на

девушку, так ненавидел он ее, что судороги лицо его издергали. Но

ей на его ненависть плевать было. Как и на былое бахвальство его.

Ее сейчас только книга интересовала. Она, подобрав юбки, чтобы

их не запачкать и присев в двух шагах от него, листала страницы, одну за другой. Остановиться не могла.

И когда пришла Ута, принесла совок золы из печи и стала засыпать

Люббелю рану на ляжках этой золой, Агнес сказала ему, как ни в

чем не бывало:

— Что ж, и правду книга сия для меня интересна.

Она поднялась, залезла в кошель, и достала серебро, отсчитала

десять монет и кинула их небрежно на пол рядом с

книготорговцем.

— Больше не дам, не проси, ибо знаю, что вы все книготорговцы

воры, которые честную цену в десть раз задирают.

— До конца улицы не дойдешь… Не дойдешь, ведьма косоглазая,-

тяжело прохрипел Уддо Люббель, — у меня тут все стражники в

друзьях. — Он погрозил ей окровавленным пальцем. — Все, слышишь… Все… У меня сам глава гильдии ткачей в друзьях. И

сержант стражи Брумель тоже. Через две недели гореть тебе на

костре, косоглазая.

— Глава гильдии? Сержант стражи? Никак вы все вместе детей

пользуете? — Поинтересовалась Агнес, заворачивая книгу в

дерюгу. — Может, расскажешь про то?

А он лежал и только глаза на нее таращил в дьявольской злобе. Да

руками раны свои сжимал.

Она отдала книгу служанке и снова присела на корточки рядом с

ним и заговорила насмешливо:

— Будь у тебя, дурака, зубы, так заскрипел бы, кажется. Да? — Она

засмеялась. — Не пойму! Как ты при подлости своей, таким дураком

до седин дожил, не пойму, хоть убей. Будь кто другой на моем

месте, вор какой-нибудь, так распорол бы тебе брюхо, как мясник

свинье, за одни эти угрозы твои. И никого ты и позвать не успел

бы. Я же убивать тебя не стану, лишь потому, что нужен ты мне.

— На костер пойдешь, — прохрипел книготорговец.

— На костер? — Переспросила Агнес начиная злиться и наклоняясь к

нему. — Я? Безмозглый ты дурак, я Агнес Фолькоф, племянница

кавалера Фолькофа, рыцаря божьего, Хранителя Веры и любимца

архиепископа, который всех попов в Ланне знает, которого

инквизиторы в охрану себе берут, и думаешь ты, что его