Раубриттер

И ничего, выжил.

— Успокойтесь, сестра, успокойтесь, — говорил он, — даст Бог все у него

получится.

Она согласно кивала, понимала, что так хорошо для мальчика

будет, и пошла на двор, поговорить с ним.

Волков встал, пошел на двор глянуть, где его Максимилиан и

Увалень пропадают. А они на дворе, там еще и все офицеры

собрались. Даже Карл Брюнхвальд, и тот в телеге приехал. Ни

ходить он еще не мог, ни на коне ездить. Одна рука еще досками

стянута. А за воротами двора солдаты собрались. Улица людьми

забита. Кажется, все здесь собрались. И тут кавалер вспомнил, что

сегодня день расчета. День дележа добычи. Пришли за деньгами.

Он стоял почти на пороге, когда мимо него, бочком- бочком

протискивалась госпожа Ланге, неся простыни в комок завязанные.

И она тихо сказал ему слова, от которых он вдруг ожил сразу:

— Госпожа Эшбахт не обременена.

Сказала, и пошла к сараям. А ему потребовалось время, чтобы

понять смысл этих слов.

Глава 41

Гора с плеч. По-другому и не скажешь. И причем самая большая

гора. Самая тяжкая, та, что пригибала до самой земли. И вот нет ее.

Не обременена! Чисто чрево ее. Значит, для Сыча дела нет. И слава

Богу, что без него все обошлось. Сыч, человек безжалостный. Он

легко придушил-бы новорожденного младенца, роди госпожа

Эшбахт мальчика. Придушил и опять в колыбель положил, словно

само чадо померло. И спать пошел бы спокойно, перед этим

заглянув к Марии на кухню, поесть чего-нибудь. Но сам Сыч ничего

бы делать не стал. Отдавать приказ о душегубстве, о детоубийстве,

пришлось бы ему, Волкову. А ему страсть как не хотелось бы такие

приказы отдавать. Не хотелось. Он за свою жизнь и так людей

поубивал в избытке. Но детей среди них не было. Но тут, случись

нужда… Он бы не задумался ни на секунду.

— Хорошо, — тихо сказал кавалер, и глянул в след уходящей рыжей

красавице. — Спасибо, госпожа Ланге. За весть добрую будете

вознаграждены.

Брат Семион, словно с ума сошел, на дом свой все деньги потратил, что у епископа на костел выпросил. Из двух тысяч двухсот отличных

серебряных монет чеканки земли Ребенрее, на дом свой потратил

он уже тысяча семьсот, и опять пришел брать деньги.

— Куда же ты их деваешь? — Спрашивал Волков, думая, а не прячет ли

монах часть их для себя.

— Закажу изразцы для печей. Мастер приехал, готов по божеской

цене мне все печи обложить изразцами.

— Уж не князем ли Матери Церкви ты себя возомнил? — Усмехался

Волков. Но деньги ему давал.

— Так всю жизнь жил в святой простоте, хочется радости для глаз и

сердца. — Смирено отвечал монах, забирая деньги цепкой рукой.

Ничего, пусть строит, пусть старается. Волков не жалел денег

епископа. Лишь бы горцы все эти старания монаха не спалили. Он

опять усмехался и снова спрашивал:

— А на что ты будешь костел возводить? Скажи-ка мне, святой

человек.

— Да уж коли Бог не оставит, так сыщу на что. — Отвечал монах, пряча

серебро под сутану.

Волков понимающе покивал, настроение после доброй вести у него

было хорошее:

— Ну-ну, только не забывай монах, что на приход в Эшбахт тебя

епископ назначил по моей просьбе, ты уж меня не подведи, друг

сердечный.

— Не подведу, господин, не подведу, — все так же беззаботно

отвечал брат Семион, спускаясь по лестнице на первый этаж, -

денно и нощно молю Бога, чтобы разрешил вопрос с костелом.

Волков сундук закрыл и спустился за монахом следом. А там, внизу, за столом, все женщины его: госпожа Эшбахт, ликом сумрачна

сидит. Сестра Тереза старается не злить ее еще больше. Госпожа

Ланге, украдкой косится на кавалера. И племянницы тут же. Все

занимаются рукоделием. Вышивают. Мария и две бабы дворовые

готовят обед. На дворе офицеры и старшины солдатские считают

серебро. К ним он идти не захотел. Народу слишком много. Суета.

Свое серебро он уже получил.

Сел за стол на свое место. А пока к нему шел, так жену свою

ласково тронул, за руку. Та взглянула на него недобрым взглядом, в глазах нелюбовь. А он ей улыбнулся в ответ.

Зато младшая племянница ему всегда рада была, бросила

рукоделие свое, хоть и мать ее окликнула, не послушалась, пошла к

дяде на колени. Стала говорить ему, что теленок бодал ворота.

Дядя кивал, а сам поглядывал на госпожу Ланге украдкой, и та, ловя его взгляд, краснела, и глаза опускала к шитью.

— Мария, ну скоро там у тебя обед? — Крикнул он.

— Свинину уже ставлю жарить, — отвечал служанка.

— Ты не забыла? Сегодня господа офицеры будут!

— Да разве про них забудешь, они тут уже с утра со своими

солдатами, — за служанку отвечала госпожа Эшбахт. — На двор не

выйти.

Опять она была недовольна. Но Волкова это мало волновало.

Главное, чтобы обед побыстрее подавали.

Первый раз Волков увидал, что Максимилиан выпил много вина.

Он сидел в конце стола с Увальнем до самого вечера. И пили почти

наравне с офицерами. Наверное, от радости. Максимилиан

Брюнхвальд и Александр Гроссшвулле получили свои доли за рейд

в Милликон. И если Гроссшвулле получил долю сержантскую, то

Максимилиан получил долю прапорщика, двести сорок монет, деньги для юноши немыслимые. Они оба все тосты за офицерами

поднимали. И к ночи были совсем навеселе.

Жене кавалера все эти офицерские пирушки не полюбились сразу.