К середине дня компания разделилась. Старший вахтенной команды Беве решил устроить праздничный обед с выпивкой для приятелей с соседнего судна, у которых он сам до этого был в гостях. На стол была выставлена четверть самогона, а еда состояла из пяти сухарей и свежего отварного мяса — большой роскоши по тем временам. Трое моряков с «Анны Марии» от предложения скинуться на застолье отказались из-за безденежья. Эрссон и Сигфридссон отправились в кабак, а Симонссон остался на судне, но ел отдельно.
После окончания «приема» Беве и его гости побрили друг друга и расположились покурить. Сухая информация, но даже сейчас, через триста лет, нетрудно почувствовать, в каком блаженстве пребывала эта компания, согревшаяся и насытившаяся.
Надо сказать, что глиняная прямая трубка — английская или голландская — была самым верным другом матроса в XVII–XVIII веках. Целые трубки и их осколки — наиболее часто встречающиеся, а иногда и единственные предметы, которые аквалангисты находят на местах давних кораблекрушений. При изучении черепов ученые точно определяют курильщиков: в их зубах сбоку образовывалась характерная выемка от постоянного контакта с мундштуком.
Курение долгое время считалось полезным и приятным занятием, а на море и совершенно необходимым. Лишь в 1782 году главный военврач шведского флота Арвид Факсе в труде «Как жить на море, чтобы сохранить здоровье» впервые высказался за ограничение курения. По его мнению, табак высасывал жидкости из желудка и приводил к потере аппетита. Для «сильных и толстых, обладающих избытком жидкостей» это ничем не грозило, но «худым и слабым» следовало воздержаться от курения. Однако в бою и при плохой погоде, по мнению этого первого на шведском флоте борца с курением, табак рекомендовался всем без исключения.
Выбритые и покурившие, друзья снова отправились в гости. На этот раз всех приглашал к себе один из компании, «посетитель Омане Энкья, судно которого находилось на расстоянии двух мушкетных выстрелов».
Едва преуспевающая компания удалилась, на «Анну Марию» вернулись Эрссон и Сигфридссон, которых безденежье заставило держаться подальше от этого импровизированного праздника. Судя по тому, что они сразу же принялись разогревать на камбузе сушеную треску, в кабаке на берегу им также пришлось экономить. Набив животы рыбой, они повеселели и снова двинули в кабак — догуливать. Два других бедняка, Симонссон и Хиндриксон, находясь, вероятно, под впечатлением от пустой бутылки самогона, оставленной начальником и его друзьями, решили угоститься корабельным пивом, но злодейский мороз и тут успел поработать: бутылки оказались промерзшими до дна. Матросы закидали тлеющий огонь на камбузе золой и направились в кабак. Было шесть часов вечера.
Веселиться им пришлось не более часа. Вахтенные на других судах почувствовали запах дыма, доносившийся со стороны «Анны Марии», и направились на разведку. На камбузе был пожар!
Поднялась тревога, на берег высыпали посетители кабаков и жители окрестных домишек. Над кормой «Анны Марии» поднималось пламя: огонь добрался до экспортных досок. Тушить судно было поздно, да и нечем: вода была скрыта под толстым слоем льда. Оставалось лишь наслаждаться неожиданным развлечением и запоминать подробности, чтобы рассказывать потом о пожаре и детям, и внукам.
На глазах у зевак горящее судно с шипением погрузилось под лед. Образовавшуюся черную полынью тут же стало затягивать льдом. «Анна Мария» скрылась от мира почти на триста лет.
Спешим успокоить читателей, обеспокоенных дальнейшей судьбой вахтенной пятерки с «Анны Марии». Ничего страшного с матросами не произошло. Пятнадцать совладельцев флейта — преуспевающие стокгольмцы, среди которых были бургомистр и директор Дегтярной компании — обратились к суду с просьбой наказать растяп, но не слишком сурово. Беве, Эрссона и Сигфридссона, ушедших раньше всех, приговорили к четырем дням тюрьмы на хлебе и воде, а Симонссона и Хиндриксона, не проследивших за тем, чтобы огонь на камбузе был тщательно погашен, посадили в тюрьму на восемь дней.
Остается надеяться, что в кутузке им было теплее, чем на «Анне Марии».